Я попробовал несколько машин. С виду целых было немного. Либо шины пробиты, либо бензобак прострелен с разводами бензина под колесами, либо ключей не было.

В итоге выбрал более-менее чистенький хэтчбек «тойоту короллу» бледно-желтого цвета, которая успела развернуться, но проехала совсем ничего в сторону леса, куда, скорее всего, пытался сбежать водитель. Нашел ключи внутри и попробовал ее завести. Тишина, просто ноль реакции. Пригляделся и увидел открытый бензобак — что могли слили, остальное испарилось.

В просвете деревьев сбоку от дороги я увидел поляну, на которой расположился полевой медицинский лагерь. Стояли машины скорой помощи с распахнутыми дверьми, на земле валялись какие-то приборы красного и оранжевого цвета, коробки от лекарств, перевернутая каталка и прочий мусор. Трупы тоже присутствовали и здесь я уже разглядел несколько человек в полицейской форме — одного с мачете в затылке и двоих с проломленными головами и неестественно вывернутыми конечностями.

Впритык к лесу стоял каменный сарай и три длинных, высоких палатки с массивным каркасом, накачанным воздухом. Из ближайшей палатки с большим красным крестом на крыше слышалась возня с хрипами.

Прицепив штык на «мосинку» и постоянно оглядываясь на лес, где в лучшем случае метров на пять вглубь хоть что-то просматривалось, а дальше кусты и плотные заросли, я пошел к палаткам.

Тихонько открыл надувную дверь и заглянул внутрь. Чем-то напомнило медблок в лагере миротворцев. Вдоль стен с полупрозрачными полиэтиленовыми окнами стояли койки. Пыльные в коричнево-красных разводах простыни, под койками чемоданы. А на койках пациенты, трое. На одном смирительная рубашка, а двое просто пристегнуты ремнями за ноги и руки к основанию коек. В дальнем конце палатки пластиковый стол с трупами врача и медсестры, на стене ручной самодельный умывальник из перевернутой пятилитровой баклажки с позеленевшей водой на донышке, а в углу еще одна дверь с закрытым пологом.

— Здорово, мужики, — я подскочил к ближайшему, тому, что в рубашке, и воткнул штык ему в висок, — А я вам мандаринчиков принес, а то вы голодные поди. Воу, воу, полегче!

Я отскочил, не ожидав, что остальные связанные так резко на меня среагируют. Чуть не взвыли от радости, стали шатать койки и пытаться вырваться. Дошло до того, что худой фермер так сильно дернул рукой, что она с хрустом отломилась в районе предплечья. Без рычага зомби уже не мог дергать койку, потянулся в мою сторону, щелкая зубами, но сразу же получил штыком в лоб. Даже не хрустнуло, будто гнилую деревяшку проткнул, а не толстую кость. А вот второй умудрился-таки перевернуть кровать и теперь только злобно зыркал на меня, лежа на боку.

— Давай, мужик, на выписку пора, — штык оказался удобным и действенным инструментом, добивать и ставить окончательный диагноз.

Что-то послышалось за стенкой палатки. Шорох листьев, но, возможно, просто ветер. Я активировал внутренний локатор зова, почувствовал что-то злое, но неразборчивое. Детский смех? Хохот на грани визга. Нетерпеливое голодное рычание?

Не понял что. Даже не понял, в реальности все это слышу или на грани подсознания. Звуки были повсюду, окружали палатку и приближались. Я ущипнул себя за руку, пытаясь полностью вернуться в реальный мир и сосредоточится.

Услышал легкие шаги, будто ребенок крадется босиком. Хруст битых бутыльков из-под лекарств, недовольное ворчание, быстро сменившееся на странный вой. Так пьяный визгливый ребенок мог бы передразнивать собаку или волка. Я попробовал разглядеть, что там за чудо, через пластиковое окошко заметил низкий размытый силуэт и пробежавшую тень.

Шорох переместился к главному входу. Дыхание тяжелое, может, и, правда, собаки. Сидят там, языки высунули, от жары маются, я себе придумываю всякое. Но сигнал тревоги нарастал, стучался в виски, и вместе с адреналином заставлял сердце биться чаще. И лишний раз прокручивать в голове, как максимально быстро работать затвором.

Я замер в паре метрах от входа, чувствуя, что с той стороны тоже готовятся. Между нами пара стоек надувного каркаса вокруг входа и прорезиненый тент — так себе преграда на самом деле.

С той стороны терпение закончилось раньше. Мягкие тихие шаги и полотно, заменявшее дверь, стало выгибаться в мою сторону примерно на уровне пояса. Будто кто-то тянет руку, прощупывая тент.

Я выстрелил чуть выше бугра и ногой толкнул ближайшую койку, прибалдев от силы удара, с которой это сделал. Металлическая кровать крутанулась в воздухе, впечаталась в каркас так, что вся палатка затряслась, отбросила того, кто был за дверью и рухнула на пол ножками вверх.

На улице взвыли, один обиженный голос и два с нотками злорадства и угрозы. Я попятился ко второму входу.

И когда я был уже почти посередине палатки, тент взметнулся вверх, и в помещение прыгнул сгусток ржавого цвета.

Гиена.

Пятнистая, почти мне по пояс и, скорее всего, такого же веса, как я. На грязной, вымазанной в засохшей крови, шерсти невозможно было разобрать: черные пятна — это окрас или подгнившие рваные раны.

Псина была мертва и довольно давно. В голове пронеслись обрывки воспоминаний из школьной программы, но, кроме того, что она фактически не псина, а кошка и челюсти достигают пяти тысяч атмосфер, которыми она, как семечки, крошит черепа бегемотов, ничего полезного не вспомнилось.