Сказал бы мне кто тогда, что через пятнадцать лет буду в бананах прятаться и дружественных горе-колдунов спасать от других маньяков-колдунов и все это под соусом зомби, я бы больше поверил, что сам бриллиантовой звездой стану в прямых продажах.

Но нет. Я действительно крался среди бананов. Прятался за широкими листьями и ароматными гроздьями спелых, сочных, свежайших бананов. Как те мыши, что кололись, плакали, но продолжали есть кактус, я шухерился, перебегал от дерева к дереву, озирался по сторонам, но продолжал есть бананы.

Ну, да. Бананы вкусные — девять из десяти людей так думают, я среди них. Теперь только кроме сушеных. Но эти были бесподобными. Живое местное с грядки в сравнении с тем, что приезжает к нам в магазины, это даже не резиновая женщина против настоящей, или финская сауна против русской бани…

Пока там, пока здесь — а солнце уже на другую сторону перевалило и расход энергии от побочки шел с перерасходом. Нервирует мысль, что побочка в обратную сторону качнет в самый неподходящий момент.

Или я просто голодный был. Если придется в этой стране задержаться, то буду здесь жить. Пофиг, что ЖД музей в боевую крепость оформили, не шпалы же там грызть.

Остановиться смог, только когда услышал крик Дедушки Лу:

— Кооосмоооос! Если ты где-то рядом и ждешь лучшего момента, то он уже настал! Скооореее!

Я аж бананом подавился. Вжал голову в плечи и воровато оглянулся, будто меня спалили на чем-то плохом. Выплюнул недоеденный кусок, похлопал себя по животу, встряхнулся и, уйдя в тень широких листьев, двинулся на шум.

Раскидистые деревья с толстыми гроздьями бананов отлично обеспечивали маскировку, а вот бесшумно идти не получалось все из-за этих же листьев. Отмершие коричневые и очень сухие, оттого и скрипучие они выдавали каждый шаг. А еще паутина, то с одной стороны, то с другой ветви и гроздья были затянуты белой плотной пленкой, навевая мысли о коконах с созревающим мерзким молодняком.

В принципе, я к паукам нормально отношусь, даже не убил ни одного за всю жизнь. В детстве в спичечный коробок всегда ловил залетных, бегающих по подоконнику, и в форточку вытряхивал, мол убивать примета плохая. Но те милые были, а здесь фиг поймешь, что может за шиворот свалиться.

Я забил на скрипучие листья и ускорился, с тем размахом, которым гуляли туземцы — барабаны, вой, топот и хлопки, я мог и на тракторе ехать, не услышали бы. Метров через тридцать, стало понятно, что и не увидели бы.

Первый часовой, на которого я натолкнулся, представлял из себя нечто среднее с пугалом и охранным идолом. Глиняный чурбан в человеческий рост, у которого некоторые части тела заменили полуистлевшими завяленными запчастями от людей. На широкой ровной стойке, в которую превращались плечи, установили три человеческих черепа — один старый, пожелтевший от времени с выбитыми передними зубами, только клыки оставили, и два почти свеженьких, причем неафриканских. Черепа развернули в разные стороны и вокруг глазных провалов нарисовали большие белые круги. На глиняной груди добавили неровные геометрические фигуры, напоминающие доспехи. А образ воина-часового дополняли две костяные руки, плотно вогнанные в глиняное основание на уровне живота с коротким ржавым копьем.

Я так и не верил в местную магию, но круги вокруг глазниц сделали с каким-то эффектом. Куда бы я ни повернулся, создавалось ощущение, что черепа пялятся именно на меня. Да, ну — бред. Просто страшилка для местных, а зомби тут мало просто потому, что глушь.

— Тьфу, ты, талантливые черти, намалевали объемную картинку, — я сплюнул, задумался, а потом еще два раза плюнул через плечо и сложил пальцы крестиком, — Плюнь три раза, не моя зараза. Ни мамы, ни папы, ни сестры…

Бормоча детскую считалку, я продвинулся вперед. Откуда уже можно было разглядеть поляну, на которой происходили туземные пляски. С одной стороны хозяйский дом и сараи, с другой — полукругом построили четыре клетки из толстых брусьев, в которых сидели пленники. В первой я разглядел оборванного и помятого Дедушку Лу — взлохмаченная седая борода потеряла весь свой хипстерский лоск, и хоть на черной коже сложно было разглядеть побои, но его точно били. Левый глаз заплыл и не открывался, а верхняя, итак, не маленькая губа, распухла, как от осиного укуса.

В следующей клетке вяло шарахались зомби. Тянули худые руки сквозь решетку, но настолько вяло, с таким отчаянием и без надежды на успех, что мне их даже жалко стало. Даже спасать их нет смысла, чтобы они помогли с колдунами разобраться, нужно будет им сначала мясо чуть ли не за ручку привести в эту клетку.

А вот в двух следующих клетках — вот оттуда гневом и жаждой крови несло так, что непонятно, почему вообще хоть кто-то живой еще на поляне есть. В первой клетке сидели мужчины и дети, а во второй женщины — но уровень злобы и нетерпения ощущался примерно одинаково. От женской даже сильнее.

Тоже туземцы, но какое-то другое племя. Умыть, причесать, вернуть одежду в состояние до плена — и прям готовая обложка для номера National Geographic про экзотический туризм. В обрывках одежды некогда преобладали голубые оттенки, у всех волосы средней длины, аккуратно подстриженные под горшок и заплетенные в десятки маленьких косичек. Спиральки-макароны напомнило, только черного цвета. На груди у некоторых видны остатки некогда массивных украшений из разноцветных камушков, бусинок или ракушек. Клетки не то чтобы большие, но человек по семь — восемь в каждую набилось, и у живых, и у мертвых, кроме одиночки Дедушки Лу.