– - Оль, а баронетта – это кто?

Я неопределенно пожала плечами и ответила:

– - А фиг его знает... Вообще-то жена барона – баронесса. Раз эта… – я мотнула головой в сторону двери, обозначая ушедшую служанку – Назвала нас с тобой баронеттами, значит, они, ну, то есть -- мы -- дочери барона.

– - То есть мы с тобой обе дочери барона и баронетты?

– - Получается так.

– - Думаю, Оль, это все же лучше, чем быть дочерью сельского старосты, – задумчиво протянула Анжела.

– - Может, и лучше, – равнодушно ответила я. – Только я все равно не понимаю, как мы с тобой выживем и не вызовем подозрений. Мы ведь даже фамилии собственной не знаем! Спроси кто, как папашу покойного звали, мы не ответим.

– - А зачем нам отвечать? Чем нахальнее держаться будем, тем правильнее. Все же мы баронетты, а не какие-нибудь там…!

Я поморщилась, узнавая замашки сестрицы. Посидели еще немного, бессмысленно разглядывая друг друга, и она с сожалением вздохнула:

– - Жалко, что здесь зеркала нет. Хоть бы посмотреть, как я выгляжу сейчас. Слышь, Олька, расскажи, как я выгляжу?

Я подавила вспышку раздражения и буркнула:

– - Нормально выглядишь. Два глаза у тебя и два уха.

– - Да нет же, бестолочь! Ты подробно опиши, какие у меня глаза, какие…

– - Заткнись! И больше никогда не смей разговаривать со мной таким тоном.

Я испытывала дикое раздражение. Мне хотелось отхлестать эту безмозглую куклу по щекам, но я понимала, что не могу себе такого позволить: шум услышат, и это привлечет к нам внимание. Она растерянно хлопала глазами, а на щеке оставляла мокрую дорожку слезинка:

– - Что ты орешь? Я же просто спросила! Мне и так страшно, а ты… -- она ткнулась лицом в подушку и заревела.

В общем-то, я занялась тем же самым.

Свеча на столе догорела уже до середины, когда мы обе немного успокоились и потихоньку начали договариваться:

– - Завтра скажем, что я ночью упала и ударилась головой.

– - Зачем?! – сестрица искренне не понимала, зачем это нужно.

– - Затем, что я таким образом «потеряла» память. А ты мне будешь изо всех сил подыгрывать, понимаешь? Главное, сама не трещи. Пусть эта тетка говорит. Чем больше она скажет, тем больше мы с тобой узнаем.

– - Да, – задумчиво сказала Анжела. – Я поняла. Слушай, а может быть, обе притворимся?

– - Если мы обе притворимся, то кто тетке объяснит, что мы память потеряли? Решат, что мы с тобой сумасшедшие, и опять вернут в тот самый монастырь, откуда везут. Ты сильно в монастырь хочешь?

– - Не кипятись, я поняла, – сестрица покивала головой и добавила: – Ты в первую очередь спроси, как эту горничную зовут. А то ведь действительно примут за сумасшедших.

Помолчали. Я неуверенно посмотрела на сестру и спросила:

– - Свечку подержишь мне?

– - В каком смысле? – недоуменно уставилась она на меня.

– - В прямом! – я снова разозлилась на нее. – Там за изголовьем кровати сундук стоит. Может быть, там зеркало есть? – и неуверенно добавила: – Раз он в нашей комнате стоит, значит, там наши вещи и лежат. Правильно же?

– - Правильно-правильно!
– - Анжелка пулей соскочила с кровати и подхватила свечу со стола.

Сундук был велик и разделен внутри на две части тонкой перегородкой.

– - Это что, все наши вещи? – недоуменно пробормотала Анжела.
– - Что, на двоих один сундук и все?!

– - Откуда я знаю? Может быть, в повозке еще какие-то шмотки есть.

– - В какой повозке? – она уставилась на меня с почти детским любопытством.

Я вздохнула и пояснила:

– - Анжела, нет… Не Анжела, а Ангела. Теперь я буду называть тебя так.

– - Хорошо-хорошо, называй, – перебила она меня. – Раз уж горничная так зовет, значит, это мое местное имя. А-н-г-е-е– л-а-а-а, – тихонечко пропела она вслух. – А знаешь, мне нравится, как звучит. Почти как ангел! – тихонько хихикнула она.

– Если здесь нет электричества, то, скорее всего, нет и машин. А если нет машин, люди ездят на конях и в телегах. Понятно?

– Я верхом умею!

Я мрачновато глянула на улыбающуюся блондинку и начала вытаскивать из сундука вещи. Мы обе рассматривали их с любопытством и некоторой брезгливостью.

Длинная хламида из льняной ткани с вышитой большой буквой «А» на груди. Буква «А» кстати, была вполне себе узнаваемая – русская. Вышивка сделана неаккуратными неравномерными стежками, как будто ее исполнял ребенок. А перекладина буквы, которая должна была изображать ветку дерева, больше всего напоминала корявую палку с тремя жалкими листочками.