Правильно было бы назвать эту книгу «Моя зарубежная пушкиниана». Ведь охватить все сокровища, хранящиеся на Западе и еще ждущие своего возвращения на родину, одному человеку, и даже одному поколению, не под силу. Поэтому эта книга — лишь география моих путешествий, история моих удач и разочарований. Но книга под названием «Моя зарубежная пушкиниана» уже существует. Так назвал свою небольшую книгу Сергей Лифарь, великий танцор, балетмейстер и страстный пушкинист. Не хотелось бы повторяться.

Поэтому я назвал книгу «Из зарубежной пушкинианы», чтобы не вводить читателя в заблуждение. Автор льстит себя надеждой, что она заинтересует читателя, заставит задуматься над связью времен и преемственностью русской культуры.

В. М. Фридкин Москва сентябрь 2005 г.

Один день в Сульце

Тот незабываемый день я неожиданно пережил снова несколько лет спустя, в гостях у профессора Нитше.

Рудольф и его жена Хильдегард живут под Фрайбургом, в Шварцвальде, в доме на берегу горной речки. Вечером за окнами гостиной синели сугробы, мела метель. Окна старой часовни на крутом берегу светились желтым светом. За ужином, рассказывая о своем институте, Рудольф отвлекся, как будто что-то вспомнил: «Кстати, тебе привет от месье Брауна. Мы заезжали недавно в Сульц. Барон Марк де Геккерн-Дантес уже два года как умер. А твои цветные фотографии давно готовы. Вот они…»

Разглядывая фотографии, я вспомнил во всех подробностях удивительный день, проведенный в Сульце…

Зимой 1978 года мы встретились с западногерманским физиком Рудольфом Нитше и его женой Хильдегард на конференции в Париже, проводившейся университетом Пьера и Марии Кюри. После конференции я возвращался в Дижон, где читал лекции. Это был конец января, и неделя у меня оставалась свободной — университет был закрыт на каникулы. Нитше предложил провести это время вместе. Но где? И вот тогда я сказал, что хотел бы съездить в Сульц. «Сульц? Где это?» — спросил Рудольф. Мы с трудом разыскали на автомобильной карте маленький город, расположенный в Эльзасе между Кольмаром и Милузом, в 70 километрах от Фрайбурга. «Но почему Сульц? Впрочем, нам это очень удобно, мы возвращаемся домой на машине через Кольмар, и это всего 15 километров в сторону».

Профессор Нитше — современный разносторонне образованный ученый-естественник, говорит на пяти европейских языках и даже немного по-русски. Но «Евгения Онегина» он читал в немецком переводе. Все утро в дороге (а выехали мы очень рано) я рассказывал моим друзьям о тревожной петербургской осени 1836 года и гибели поэта, в которой такую коварную роль сыграли голландский посланник барон Луи Геккерн и его приемный сын, уроженец Кольмара, Жорж Дантес.

А вот и Кольмар. Здесь мы сделали короткую остановку, расспросили, как проехать в Сульц, и купили справочник, в котором значилось, что население Сульца составляет пять тысяч жителей. Итак, за 140 лет население Сульца увеличилось всего на тысячу человек, если верить Луи Метману, внуку Жоржа Дантеса, оставившему о нем воспоминания.

Наконец мы пересекли границу маленького провинциального городка. С запада Сульц окаймляют Вогезы, невысокие горы, в это время года слегка покрытые снегом. При самом въезде в город — кладбище. Мы долго бродили среди памятников, заглянули в капеллу, но могилы Екатерины Николаевны Дантес, урожденной Гончаровой, старшей сестры Натальи Николаевны Пушкиной, и могил Геккернов-Дантесов нигде не было видно. Мы познакомились с мадам Турк, женой сторожа. Оказалось, могилы семейства Дантесов всего в двадцати шагах от нас, у самой кладбищенской стены. Напротив входа с улицы есть огороженный дворик. В нем — простые надгробные плиты с каменными крестами, а в центре, у самой стены, на каменном постаменте — траурная урна и два герба — Геккерна и Дантеса. Плиты поросли мхом, и надписи совершенно стерлись. Как позже нам объяснили, семейство Дантесов протирало плиты кислотой, и от этого они испортились.

Вот наконец находим плиту и с трудом читаем: «Барон Жорж Шарль де Геккерн-Дантес, родился 5 февраля 1812 года, умер в Сульце 2 ноября 1895 года». Слева — плита, под которой похоронена дочь Екатерины Николаевны и Жоржа Дантеса. Читаем с трудом: «Леони-Шарлотта Геккерн-Дантес, родилась… (дата стерлась, но известно, что 4 апреля 1840 года), умерла в Париже в 1888 году». Да, да… Это их младшая, знаменитая Леони, владевшая (в отличие от других детей) в совершенстве русским языком и читавшая в подлиннике Пушкина. Та самая Леони, которая всю свою короткую жизнь обожала Пушкина и, по свидетельству пушкиниста А. Ф. Онегина, имела мужество обвинить отца в убийстве великого поэта. Правее — другая плита, на которой читаем ясно: «Жорж Дантес, родился 22 сентября 1843 года, умер 27 сентября 1902 года». Это единственный сын Екатерины Николаевны, которого она так страстно ждала и рождение которого стоило ей жизни. Но где ее могила? Может быть, она похоронена в другом месте? Ведь, по свидетельству Л. Метмана, его бабка до конца жизни оставалась православной. И где пресловутый отец, барон Луи Геккерн? Мадам Турк обещает, что скоро вернется ее муж, который все точно знает и даже интересуется судьбой Пушкина. В доказательство она выносит из своего дома книгу Анри Труайя о Пушкине, вышедшую в Париже в 1970 году.

Рудольф предлагает сначала пообедать, а потом вернуться и поразузнать у месье Турк о доме Дантесов. Так мы и делаем. Оставляем машину у ворот кладбища и идем пешком в город. А идти, собственно, никуда и не надо. Несколько кривых, старых улочек — и мы на площади Ратуши. Площадь кольцом окружают старые дома, кондитерские лавки, несколько бистро. Входим в небольшой ресторан. Самое время, 12 часов дня. Как известно, в это время вся Франция замирает на два часа, обедает, священнодействует. Сегодня воскресенье, свободных столов почти нет. Судя по всему, здесь все знают друг друга, обедают семьями, с детьми и собачками. Говорят по-французски и по-немецки с эльзасским акцентом. Рудольф неторопливо заказывает обед, выбирает эльзасское вино, а я сижу и нервничаю: теряем драгоценное время, и на что! Я смотрю в окно. Старая ратуша с трехцветным флагом. Перед ней небольшая площадь, забитая машинами. Ее огибают две узкие улочки, крытые камнем. Черепица старых, покосившихся крыш. Ветер разносит по площади обрывки газет и бумаг. Грязновато. Так вот где прогуливалась и проезжала в карете счастливая, как подозрительно часто любила она это повторять, бедная изгнанница! Да, променять блеск и суету северной русской столицы на эльзасское захолустье, потерять всякую надежду вернуться на родину и снова увидеть мать, сестер и братьев, родить здесь четверых детей и навсегда остаться лежать в чужой земле — вот какой оказалась ее судьба…