Подбежав, Коронат взволнованно произнес:

— Товарищ старший лейтенант! Шагайте до ратуши!

— А что там?

— Зампотех собирает всех наших!

— А он разве здесь?

— Здесь!

— А зачем собирает, не знаешь?

Коронат быстро посмотрел направо, налево и, убедившись, что никто не подслушивает, тихо сообщил:

— Знамя спасать.

— Как, знамя спасать?

У Бориса перехватило дыхание. Неужели дела в бригаде настолько дрянь, что в самый раз подумать о спасении знамени? Несомненно. Иначе они не просили бы о помощи.

Но кто и как будет спасать его?

Он на мгновение увидел Юрку, комбрига, медсанвзводовцев, окруженных гитлеровцами. Горстку людей, оставшихся в живых. Последних защитников гвардейского знамени…

Затем очнулся. Спохватился — где Коронат? Только что был здесь и уже куда-то исчез.

А вон он где! Смешно, по-бабьи поддерживая подвернутые полы шинели, Коронат перебегал дорогу. Куда он? Наверно, увидел еще кого-то из их бригады…

Оно показалось издалека — самое высокое и самое старое здание городка. Около него стояло несколько машин, виднелись небольшие группки бойцов. Наконец Борис увидел и зампотеха бригады Рябкина. Маленький и кругленький, он носился вдоль колонны и отдавал какие-то распоряжения. Внешне подполковник меньше всего был похож на боевого офицера. Его комичная наружность многих вводила в заблуждение. Между тем о его отчаянной и озорной храбрости ходили по корпусу легенды. Рассказывали, например, что однажды в бою он в одной майке, смешно обтягивавшей животик, выкатил на своем «доджике» перед повернувшими было назад мотострелками, и те, одинаково ошарашенные его смелостью и видом, с гоготом и свистом снова двинулись на немцев и, неожиданно для себя, погнали их. При этом, по одной из версий, он играл на губной гармошке, а по другой — грозил фашистам кулаком и крыл их матом. Что правда, а что выдумка, знал, возможно, только он. Спросить же у него, как было на самом деле, новички стеснялись, а «старички» считали лишним. Им нравилось, что об их командирах ходили легенды. И чем неправдоподобнее, тем лучше.

— Мальцев! — долетал до Бориса хриплый голос зампотеха. — Сгоняйте на склад, привезите десять ящиков гранат! Семь противотанковых и три — лимонок!.. Суптеля! Да помогите же установить ДШК!.. Ромашко! Ну где же Горпинченко со своей командой? А ну-ка бегом за ними! Передайте им, что, если через десять минут здесь не будут, я сам приеду за ними… Кондратьев! Вы бы показали людям, как пользоваться фаустпатронами!

— Есть!.. Есть!.. Есть!..

Все, к кому он обращался, тотчас же бросались выполнять его приказания. Знали, что он все помнит и все видит. Вот и сейчас, распекая лейтенанта Фавицкого за опоздание, он вдруг обернулся и без передышки принялся пробирать артиллерийского техника Иванова, который в это время где-то за две-три машины от него допустил, по-видимому, оплошность. Порой он не выдерживал и сам показывал, что и как надо делать.

Борис поставил мешок на подножку ближайшей машины и направился к подполковнику. Но того уже несло в другой конец колонны. Многих Борис знал. Это были солдаты и офицеры различных тыловых служб: ремонтники, химики, кладовщики, музыканты, ездовые, короче говоря — вся тыловая братия, включая двух портных братьев Агафоновых и бригадного парикмахера Филиппа Ивановича. С неделю назад всех их, в связи с обострением обстановки на передовой, отвели в тыл корпуса. Сделано это было не потому, что так уж берегли их, — просто чтоб не путались под ногами. А они, выходит, снова понадобились…

Несколько обособленно от тыловиков держалась «черная пехота» — танкисты с подбитых и находящихся в ремонте «тридцатьчетверок».

Встречались Борису и раненые. Одни из них передвигались, опираясь на палку, и сильно прихрамывали. У других была забинтована голова или рука. Среди раненых попадались знакомые: в свое время большинство из них прошло через медсанвзвод. Видимо, зампотех обратился к выздоравливающим и легкораненым за помощью, и те откликнулись…

А подполковник опять исчез куда-то. Не во двор ли ратуши?

Ого! Старые знакомые! Все начальники служб!

— Привет гэсээмщикам! Ну как, горюче-смазочных материалов хватит только туда или на обратно тоже?

— Хватит! Горючих туда, а смазочных — обратно!

— Бог ты мой! И финансы с нами?

— А как же! Бить фрицев рублем!

— Салют трофейной команде! За новыми трофеями?

— Нет, за старыми! Что вы там побросали!

Это была их обычная манера разговора друг с другом, та легкая и беззлобная пикировка, которая не мешала им одновременно быть и серьезными. Конечно, никто так свободно не владел метким и острым словом, как Юрка. Но то был Юрка, дитя двух столиц — Киева и Москвы. В первой он родился, во второй — жил и учился…

Из-за ближайшей машины вынырнул подполковник. Чем-то озабоченный, он устремился к голове колонны. Но на полпути оглянулся и увидел следовавшего за ним Бориса.

— А… доктор!

Не останавливаясь, крепко пожал руку.

— И вы с нами? Очень хорошо! Садитесь в мою машину!

Борис закинул в «доджик» мешок и поднялся в кузов. Там уже сидели четыре офицера. Двоих Борис знал хорошо. Среднего роста, кряжистый, с ранними залысинами, начальник обозно-вещевого снабжения бригады капитан Осадчий был ему всегда несимпатичен. Может быть, тем, что казался сам себе значительной фигурой: как же, обувал и одевал целое соединение!

Со вторым офицером — капельмейстером бригады старшим лейтенантом Лелекой — Борис находился даже в приятельских отношениях. То есть при встречах они проявляли друг к другу чуть больше интереса, чем позволяли время и обстоятельства. Одно не нравилось в этом человеке — его улыбочки. Он и сейчас отметил появление Бориса одной из них — сладчайшей гримасой.

В кузове были еще два офицера. Оба в одинаково новых шинелях, в одинаково скрипящих ремнях, с одинаковыми брезентовыми полевыми сумками. И лицами — с одинаково легким пушком на щеках и верхней губе, с одинаково открытым и испуганным выражением — они были похожи. Борис взглянул на них с любопытством и жалостью:, таким же цыпленком два года назад начинал и он свою фронтовую жизнь. Он живо представил, каково им: прямо с корабля на бал!