Со своей бедой она пришла к Алене. И та решила, что это идеальный рычаг давления на алчную семейку. Их поджимает время. Им надо показать наследника деду.

Алена тут же созналась Миле, что уже беременна от ее мужа. Беременность, от которой Алена собиралась избавиться, оказалась как нельзя кстати. Сколько же было радости на лице тупоголовой. Она расцеловывала ее и называла спасительницей.

Максим тоже был на десятом небе от счастья, у него будет сын. А когда дедуля отойдет в мир иной, все наделись, что это случится скоро, то он получит фирму в свое распоряжение. А Мила разведется с ним и получит все оставшееся наследство.

Только была маленькая проблема. Злой рок судьбы распорядился иначе, и вопреки предохранению, в животе Алены поселился сын Романа. Конечно, о подобной мелочи, Максиму и Миле знать было не нужно.

— Ты не рассказал мне, чем Веня шантажировал Ларису? — придвигается ближе и заглядывает в полные ужаса глаза любовника.

Лера

Больше смотреть и слушать не могу. Выбегаю, по щекам льются слезы, горькие, обжигающие. Почему вместо любимой дочери я теперь вижу монстра? Как мне теперь выстраивать с ней отношения? Я ведь сейчас даже смотреть на нее не могу.

Ничего святого, никаких границ, продала всех — это мой ребенок. Спотыкаюсь на лестнице, чудом удается ухватиться за поручень. Сползаю на пол и закрываю лицо руками. Эта реальность похожа на ад. Так хочется подняться, оправиться, но как это сделать, если постоянно на мою голову сыплются новые удары?

Плачу и не могу заставить себя подняться с пола. Время остановилось, осталась только моя боль.

— А я ведь с ней много раз общалась, такая приятная женщина, и так довести родную дочь, — доносятся голоса сверху.

— Бедная девочка. Надо подойти ее утешить.

— Органы опеки точно заинтересуются. Там и отец недалеко от мамаши ушел.

— Ты слышала, Алена была в истерике. Зоряночка в дурдоме жила, вот у малышки нервы сдали, — тяжелый вздох.

Женщины переговариваются, вздыхают и перемывают моей семье кости. А я чувствую, как грязь продолжает на меня литься.

Вскакиваю и бегу вниз. Стыдно, больно, обидно.

Морозный воздух не приносит облегчения. Сложно дышать, меня, будто преследует смрадный запах. Иду по аллее, замерзшие деревья, снег, пустые лавочки, и две фигуры, которые стоят у фонаря.

— Тетя Лера! — ко мне подбегает Дима.

— Привет, — улыбка получается жалкой.

— Ты снова плачешь! — малыш прижимается ко мне. — Тебя снова обижают?

— Нет… я просто… — не знаю, что ответить ребенку.

Он не виноват, что у него такая мать. Что семья развалилась. Не хочется впутывать малыша, но это так или иначе его коснулось.

— Зоря сказала, что ты заболела и тебе нельзя дома находиться. А дядя Рома сказал, что скоро ты вернешься, вам с Аришкой нужен покой. Но я знаю, они тебя обидели! — прижимается ко мне, и сам едва не плачет, носом шмыгает.

— Да, Дим, мне надо пожить с Аришкой отдельно, — хватаюсь за отмазку мужа, потому как сама ничего лучшего придумать не в состоянии.

— А я тебя жду! Мы вот только от бабушки вернулись. Ей после операции уже лучше.

— Операции? — переспрашиваю.

— Заботливая дочь, — к нам приближается Матвей. — Твоя мать едва Богу душу не отдала.

— Что с ней? — после открывшейся правды смотреть на отчима невыносимо.

— Желчный вырезали. Рома нашел врача, все оплатил. А мы с Димычем дежурили.

— Сейчас как она?

— Позвони и узнай? Или психоз еще не прошел? — кривит губы.

— Не пройдет, Матвей, — огрызаюсь.

Он наклоняется ко мне. Так чтобы Дима не слышал и шепчет, брызгая на меня слюной:

— Пройдет, Лерок, еще на брюхе приползешь.

— Я рада, Матвей, что кровь на твоих руках не мешает тебе спокойно спать, — смотрю в его глаза, как вздрагивает и отскакивает от меня.

— Совсем кукухой поехала! — орет.

— Не кричи, на тетю Леру! Ей нельзя волноваться! — Дима тут же встает так, чтобы отгородить меня от отчима.

— Малыш все хорошо, мы просто… поговорили…

— Мы Зорю пришли поддержать, — говорит Дима. — Только дедушка сказал, что танцульки это скучно, лучше тут подышать воздухом, а к концу мы придем, когда Зоря будет выступать. Хочу на нее посмотреть! Она так переживала, — на лице чистая, искренняя улыбка.

— Она уже… выступила, — глотаю горькую слюну.

— Ой, жаль, что мы все пропустили! Дедушка, я говорил, надо идти, — хмурит бровки.

Как хорошо, что ты все пропустил, малыш. Борюсь с вновь нахлынувшими слезами.