Перед уходом полковник спросил Николая Думана, сидевшего в самом дальнем углу:

– Скажите, пожалуйста, чем вы поинтересуетесь сразу же после приземления на новом аэродроме?

Коля немного подумал и спокойно ответил:

– Прежде всего спрошу, где находится летная столовая.

Взрыв смеха потряс комнату. Смеялись все.

– Почему непременно столовая?

– Так учили.
– Думан посмотрел на полковника и добавил: - В столовой командир собирает весь летный состав.

После этого пояснения смех понемногу стих. Полковник задал еще несколько вопросов. Он хотел, чтобы летчики сразу же после приземления занялись маскировкой своих самолетов.

На этом наша беседа закончилась, и все разошлись в приподнятом настроении.

Утром нас накормили раньше всех. Мы стояли перед столовой и курили, ожидая, когда подадут автомашины. Автомашины должны были отвезти нас на аэродром, находившийся в трех-четырех километрах от поселка. Техники и механики уехали туда еще затемно и теперь прогревали двигатели. Мы слышали доносившийся с аэродрома рокот моторов.

Мороз крепчал, больно хватал за нос и щеки. Мы с нетерпением поглядывали на дорогу. Машин все не было. В этот момент дверь столовой широко распахнулась, и на пороге показались Алексей Борисович Панов, командир дивизии полковник Георгий Александрович Иванов и его заместитель по политчасти старший батальонный комиссар Андрей Андреевич Шумейко.

Командир дивизии интересовался настроением летчиков, их думами. Его внимательные, в легком прищуре глаза излучали тепло. Во всей фигуре не было ничего начальственного, официального. Приблизившись к Шевелеву, он вдруг задержался, как-то по-особенному встряхнул ему руку и громко сказал:

– Рад, очень рад приветствовать богатырей ленинградского неба!

Лицо летчика залил яркий румянец, и это не ускользнуло от внимательного взгляда комдива. Он еще раз встряхнул руку Шевелева и перешел к Добровольскому, а затем ко мне и Лойко.

Познакомившись со всеми, полковник пожелал нам успешного перелета и пообещал скоро встретиться снова.

– Там и поговорим обо всем подробнее, - сказал он и вместе с Шумейко направился в штаб.

Мы не заметили, как во время нашего знакомства с командиром дивизии к столовой подошли автомашины.

– А теперь - по местам!
– скомандовал Панов.

Мы подбежали к машинам и, весело переговариваясь, начали садиться. Вскоре грузовики тронулись и уже через несколько минут углубились по извилистой дороге в лес, подступивший со всех сторон к аэродрому. В лесу было не по-военному тихо, на широких еловых лапах толстым слоем лежал нетронутый снег.

В машине покачивало. Мне вспомнился Ленинград в блокадную стужу, первые бои, жена на перроне, крепко держащая за руку испуганного и растерявшегося сына Женьку. Как ей теперь там, в Сибири? Как работается, о чем думается?.. Все мы знали, что нашим в тылу приходится ничуть не легче, чем на фронте. Женщины встали к станкам, по двенадцать часов в сутки работают в насквозь промерзших цехах. В Сибири морозы не то, что здесь. А то, что она пишет "хорошо", - все это просто потому, что не хочет меня расстраивать. Где там хорошо, если без валенок, в такой-то морозище!..

Но радовало меня, что она не одна, что приютили ее добрые сердечные люди, что чувствует она себя у них не чужой - своей. Все мы теперь одна семья, одним горем живем, одними мыслями. Вот и отец прислал весточку из Ленинграда - стоит великий город на Неве, стоит неколебимо.

Я прикоснулся к пакетику с горсткой родной земли, взятой на берегу Ладоги (она всегда со мной, эта святыня), и подумал: "Стоит Ленинград и будет стоять вечно!"

Постепенно мысли вернулись к настоящему. Гул моторов, доносившийся с аэродрома, напоминал о перелете, о людях, которые, поднявшись чуть свет, заботливо готовили для нас боевые машины. Среди них - и мой механик Володя Мусатов, верный товарищ, отличный работник, на которого я могу твердо положиться,

А вот и аэродром. Взлетно-посадочная полоса тщательно очищена от снега и укатана до зеркального блеска. Метрах в двухстах от границы аэродрома видна огромная буква "Т", выложенная на снегу из черных полотнищ. Буква эта указывает направление взлета и посадки самолетов.

Машина затормозила против средней стоянки, и к нам тотчас же подошел инженер полка Филимонов.

– Самолеты к перелету готовы, - доложил он выпрыгнувшему из кабины командиру полка. Потом добавил: - Ночью был сильный мороз, около тридцати. Но механики со своей задачей справились.

– Передайте им от моего имени большое спасибо, - сказал Панов. Затем повернулся к нам: - Ну, товарищи, действовать согласно плану. Начало перелета через тридцать минут.

Я подошел к своему истребителю. Володя Мусатов доложил, что на машине все в порядке. Когда-то мне тоже приходилось обслуживать самолет, и я знаю, что если механик говорит: "Все в порядке", значит, так оно и есть.

Остановившись у правой плоскости, я осторожно коснулся зеленой металлической обшивки. Что ж, машина эта не так уж и плоха. Оружие у нее сильное, маневренные качества хороши. Единственное, в чем она уступает истребителям противника, - это в скорости. Стало быть, скорость нужно компенсировать умением и смекалкой. Многое зависит от машины, но еще больше от человека, вдохнувшего в нее тепло своего сердца.