Преодолевая сопротивление ее руки, я вновь прикоснулся к ее губам, а затем – к шее, что сводила с ума. Слегка солоноватый от пота вкус лишил меня остатков рассудка. Я обнял ее лицо своими ладонями и посмотрел в глаза.

– Сегодня ты моя.

Я любил ее страстно и нежно одновременно. Отдавая уважение платью, я бережно и медленно расстегнул его на спине. Каждая пуговица сопровождалась поцелуем того места, которое она прикрывала. Крис осталась в нижнем белье.

– Я не сомневался, что даже белье у тебя подобрано под стиль праздника.

Груди Крис имели форму круглую и совершенную, без каких-либо отклонений в сторону или отвисания вниз. Симметричные соски, украшенные по кругу сетью морщинок, приглашали и манили – и я жадно целовал их. Руки при этом ласкали ее шею и бедра.

Я не знаю, что это было: здесь смешалось неизменное и высокое, животное и человеческое, грязное и чистое. Все, что я знал, – это то, что я обожал эту женщину, наслаждался ей, как шедевром, как Моной Лизой, и не стеснялся об этом говорить. Я описывал ее родинки, что встречал по пути изучения тела, озвучивал ощущения от прикосновения к мягкому животу, упругой груди, плотным тренированным ягодницам.

В тот вечер я был художником ее тела. И не просто рассказал, но заставил ее поверить, что она именно она – главный шедевр в этой галерее жизни.

Ночь мы провели вместе. Я был счастлив, боялся уснуть и утратить это состояние.

Утром Кристина встала первой и приготовила легкий завтрак. Ее взгляд изменился. Там был и стыд, и удивление, и (неожиданно) интерес.

– Ты знаешь, мне жутко стыдно за то, что произошло. Я вела себя как шлюха. Ты можешь уйти, пожалуйста?

– Крис, это была идеальная ночь. Я не жалею ни о чем.

– Дима, мне надо подумать. Уходи, пожалуйста.

Я молча собрался; уже в дверях еще раз сказала ей, что провел одну из лучших ночей в жизни и рад, что дал ей столько тепла, сколько смог.

Кристина много размышляла в этот день. Она лукавила перед Димой, описывая эту ночь как случайную. В глубине души она давно поняла, что хочет этого. Дима привлекал и интриговал, и уже не раз она задумывалась о возможности отношений с ним, но… они были столь разными по возрасту и жизненным целям, что окончательного решения она так и не приняла. В ту ночь она захотела просто дать ему и себе шанс.

Несмотря на легкий стыд, Крис поняла, что эта ночь, как рубильник, отключила ее от боли и воспоминаний прежних, неудачных отношений. Ощутила, что свободна от прошлого и может жить дальше. А еще, краснея, она отметила, что этот странный парень впервые за долгие годы довел ее до высшей степени блаженства. «Мы занимались не сексом, а искусством», – вспомнились его слова.

Засыпая, она улыбалась.

Я пришел в себя и огляделся. Нога отвратительно ныла, а голова болела настолько, что я был бы согласен отрубить ее. Рядом лежал охотник; выглядел он не лучше меня, только совсем не шевелился и не отвечал на призывы. Еще дальше лежал леопард: мощная пятнистая грудь едва поднималась в такт неровному дыханию.

Открывшаяся картина была противоестественной, несуразной, абсурдной: чистое, до блеска красивое животное не могло ассоциироваться со смертью, но между тем было к ней все ближе и ближе. С ужасом, постепенно переходящим в тошнотворное принятие, я наблюдал, как кровь леопарда попадает в Безымянный ручей. Глупая мысль промелькнула в голове: где-то там, внизу, друзья будут утолять жажду, даже не подозревая, что пьют кровь хищника и моего друга.

Я опять провалился в бессознательное… Грезилось, как местные духи отчитывают меня за убийство, как идет небесный суд, рядом с которым уже стоит мой враг – охотник.

– Он? – вопрошал Бог у мужчины.

– Да, это он убил меня, – отвечал тот.

– А жаль, – с сожалением молвил Христос, – у меня на него были такие планы…

Бог вытер слезу, что невольно появилась на Его лике, и подошел ко мне.

– Очень жаль. Твоему отцу будет тебя не хватать. И Мне…

Бог поцеловал меня и молча отошел. Предо мной открылась пещера – вход в глубокий ад под той самой горой, на которой все и произошло.

Я очнулся и закричал. Превозмогая боль, орал, что не хочу умирать. Дополз наконец до мужчины. Тот был холодный, как окружающие камни. Я долго сидел и смотрел на человека, который скоро превратится в пыль благодаря мне…

Вспомнилось, как я лишил жизни Гату. Уже вторая душа на моей совести.

Кое-как поднявшись, я попытался дойти до тропы, где меня могли бы заметить. Леопарда рядом не было. Он исчез.

Все, что помню далее, – это чьи-то руки, которые подобрали меня и куда-то унесли. Каждый шаг приносил новую боль. А еще жутко хотелось жить.

Окончательно пришел в себя я только в больничной палате. Рядом сидела мать. Казалось, она постарела лет на десять. Рыдая, мама обняла меня. Оба не могли сказать ни слова. Вошел отец, жестом попросил маму выйти.