– Ты что будешь? Кофе или чай? – спрашивает, когда я покидаю стеклянную клетку ванной.

– Кофе.

Пока он готовит напитки, стягиваю полотенце и, порыскав по коробкам, надеваю трусы и майку. Поразмыслив, прикрываю низ тела короткими трикотажными шортами.

К тому моменту, как Нечаев приносит две чашки кофе и, оставив их на журнальном столике, возвращается к работе, я уже разбираю первую коробку.

– Я не буду передвигать твои вещи, просто повешу свои блузки рядом с твоими рубашками, а юбки рядом с брюками. Можно? Мне удобно, когда основная одежда, которую я ношу, слева от зеркала.

Еще вчера мне бы было стыдно делиться этими заморочками, но сегодня… После того, как он убедил, что улетел в Германию под давлением обстоятельств… После того, как с искренним сопереживанием и потрясающей чуткостью принял мою больную одержимость порезами… После того, как с покоряющей меня силой и восхищающей мудростью остановил мою истерику… После всех душераздирающих признаний… Я чувствую потребность раскрываться.

Даже сейчас, когда он по моей же просьбе притормозил с расспросами, хочу с ним говорить. Хочу, чтобы он слушал. Хочу, чтобы находил в ответ слова, которые так и не сумели отыскать мои родные.

– А платья? Ты же их тоже носишь часто. Убери что-то мое, чтобы все твои офисные наряды в один ряд вместились.

И снова моим щекам горячо. От заботы и внимания, которые дороже всего на свете.

Отзывается этот поступок и глубоко в сердце. Там заживают ранки, которые даже не Ян наносил.

Громко вздыхаю и улыбаюсь.

– Тогда я перевешу твои брюки направо, – говорю так же шумно, как и дышу. Хватаюсь за напиток, чтобы хоть как-нибудь перебить волнение. Отпиваю и снова млею. Ведь этот кофе сварил для меня Ян. – Спасибо, – салютую чашкой. – Очень вкусно.

– Обращайся.

Я не знаю, настолько нормально, учитывая все, что у нас было, смущаться от подобной фразы. Но факт в том, что смущаюсь.

Боже мой… Ян столько эмоций у меня сегодня вызывает! Мою эндокринную систему качает немыслимо.

– Я то плакать хочу, то секса, то смеяться.

Лишь услышав голос Нечаева, осознаю, что выплеснула мысли вслух:

– Ну, существует же поговорка: счастье любит ржать и трахаться, а не эту вашу тишину.

– Ян! – выдыхаю с непонятными самой себе интонациями. Вроде и возмущаюсь, но как-то чересчур весело. Отставив чашку на стол, прикладываю к пылающему лицу одну из блузок. – Я это случайно сказала.

– А я неслучайно подхватил.

В его голосе тоже слышится смех.

Не могу не высунуться из «укрытия», прежде чем юркнуть в гардеробную.

С трудом дыхание перевожу. Нагляделась же до тахикардии.

Хорошо, что большая часть коробок здесь. Какое-то время работаю спиной к Нечаеву.

– Нам в паспортный к половине девятого, – напоминает чуть позже.

– Да, Ян… Успеем, – обещаю, не отвлекаясь от дел. – Знаешь, есть такая форма отношений, которую называют зависимостью… – нахожу в себе силы, чтобы делиться тем, что остро.

– Как правило, зависимостью чувства других называют те, кто в своей собственной жизни ничего ярче симпатии не испытывал.

– То есть ты не поддерживаешь ту теорию, по которой человек должен быть изначально счастлив один? – спрашиваю, старательно подбирая слова.

Поправляя платье на вешалке, не самым осторожным способом стреляю взглядом в невозмутимого и, как всегда, уверенного Нечаева.

– Проверял я, Ю, эту теорию. Не работает, – признает серьезно, провоцируя на моей коже новый слет мурашек. – Да, закрывая базовые потребности и реализуясь в выбранной сфере, испытываешь удовлетворение. Но если не с кем его разделить, это состояние весьма и весьма непродолжительно. У каждого есть человек, который так или иначе постоянно в мыслях. Который словно тень твоя. Без которого сердце будто вполсилы бьется. Увидев или попробовав что-то новое, невольно задаешься вопросами… – выдерживает небольшую паузу. – А что бы сказала Ю? Как бы она посмотрела? Что отразилось бы в ее глазах? Гордилась бы она мной? Радовалась бы вместе со мной? Плакала бы? Или смеялась?

Смотрю на него и дышать не могу.

– Это тяжело. Временами – пиздец как больно. Но без этого еще хуже. Невкусно, Ю.

Затрагивая тему зависимости, я собиралась рассказать о том, что происходило в моей жизни, когда он исчез. Но после этой исповеди ничего выдавить неспособна.

Отворачиваясь, молча заканчиваю распаковку вещей. В голове рой мыслей гудит, но высказать хоть что-то так и не получается.

Коробку со своими воспоминаниями, так и не решившись ее открыть, прячу на верхнюю полку гардеробной Нечаева. Рядом сажаю зайца, которого мне когда-то по его просьбе принесла в больницу Милана Андреевна.

Быстро переодеваюсь в один из офисных луков, поправляю волосы и подкрашиваю губы.

– Зачем ты сделала эту татуировку, если постоянно заклеиваешь ее пластырем?

То ли я себе надумываю, то ли в голосе Яна, и правда, слышатся подозрительность и настороженность… Суть в том, что я вздрагиваю и смотрю на него, выдавая страх.

– Мне она не совсем нравится… Хочу кое-что переделать, – приходится соврать.

– Могу я взглянуть ближе?

– Нет! – выпаливаю слишком резко. И спешно исправляюсь: – Не сейчас, Ян. Дай мне время.