Дыхание перехватывает, когда осознаю, что вижу этот документ впервые. Узнаю лишь первую, вторую и последнюю страницы. Остальное… Не мое!

– Как такое возможно?.. – шепчу в замешательстве. – Это… Это какой-то фарс… Бред…

– Согласен. И вы имели наглость принести этот бред мне! Как решать теперь будем? Что дальше, Юния Алексеевна?

– Я не приносила… Это не мое…

Лиля… Блядь, Лиля…

Неужели она подменила?.. Как так можно?! И я еще корила себя за плохое отношение к ней?

– Это не мое!

– Что? Ты, блядь… Ты в своем уме, Ю?! – рычит Нечаев с такой злобой, что я вздрагиваю.

Не только внешне. Но и внутренне. Изо всех сил меня сотрясает. На фоне этого и под давлением взгляда Яна обрушивается вал, который я весь день держу.

Меня топит. Топит с такой силой, что в горле ощущается влага.

Вот-вот разревусь… Вот-вот… И снова каким-то чудом сдерживаюсь.

Вспоминая, как секретарь Нечаева улыбалась мне перед тем, как я входила в его кабинет, прихожу в ярость.

– Это не мое! – ору истошно, окончательно наплевав на проклятую работу.

«Десантник бежит сначала сколько может, а затем – сколько нужно», – всплывают в моем затуманенном сознании слова моего Яна.

И я выдерживаю его убийственный взгляд столько, столько надо. Не разрываю контакт, пока он не начинает говорить.

– Может, хватит, Ю?! – рявкает, зло отталкивая кресло. Не успеваю зажмуриться, когда запускает в одну из стен стакан и в бешенстве трескает по столешнице ладонью. – Что за ебанутый детский сад?

Вдох. Выдох.

Кулаки до хруста. Ногти под кожу.

Взмах ресниц. И я снова смотрю на Нечаева.

– Думаешь, я бы принесла тебе такой план? – чеканю уничижительно.

Во мне реально полыхает ненависть. За то, что он считает меня не просто конченой вертихвосткой, но и непроходимой идиоткой.

Ведь знает меня с семилетнего возраста! Знает меня!

И не верит.

– Получается, что принесла! – горланит так же разъяренно.

– Нет, не получается. Я все сделала, как ты расписал в письме.

– Ну и где, Ю? Где эти данные? Покажи, мать твою!

Можно бы было попросить у него компьютер, войти в свою учетную запись и распечатать план заново. Но для всех этих действий я слишком зла.

Меня достало! Достало!!!

– Ты не веришь мне? Не веришь тому, что я тебе говорю?!

Бушующую тьму в глаза Нечаева подрывает сомнение. С рваным вздохом подаюсь вперед. Хочу взять за руки. Почувствовать, как кипит его кровь. Понять, почему это происходит с ним… Со мной…

Боже мой… С нами.

Едва осмеливаюсь на это «мы», как Ян толкает:

– Не верю, Ю.

Эти слова будто взмах лезвием. Раз, два – крестом мне по груди.

Замирая, прикрываю веки. Губы сжимаю.

Рассвирепев, начинаю рвать чертовы листы еще до того, как открываю глаза. Мелкими кусками усыпаю стол. До последней страницы! Но и этого мало. Ослепнув от ярости, даже не пытаюсь понять реакцию Нечаева. Взбив клочки бумаги пальцами, швыряю их прямо ему в лицо.

Разворачиваюсь, чтобы уйти.

И это мне почти что удается. Почти.

Ян нагоняет у двери. Схватив меня за талию, резко прокручивает и вбивает в деревянное полотно спиной.

– Какого хуя ты себе позволяешь, Ю? – хрипит едва слышно, но крайне напряженно.

Я вижу его горящие злостью глаза, вдыхаю дурманящий запах, всеми фибрами ощущаю ошеломляющие эмоции и ужасающую близость… И понимаю, что мне стремительно становится жарко.

Никакого льда нет. Ни в одной части моего организма.

Растаяв, он превратился в бензин.

И я теперь опасаюсь шевелиться… Не рискую говорить… Мать вашу, я боюсь даже вдохнуть!

После возвращения Нечаева что-то изменилось. Он как будто стал еще больше, мощнее, агрессивнее, жестче и решительнее.

Я все еще не знаю, что конкретно ему от меня нужно, но уже понимаю: он это получит.

– Какого хрена ты молчишь?

Демонстративная холодность, за которой я пытаюсь спрятаться, чтобы спастись, очевидно, доводит Яна до бешенства.

– Я тебя спрашиваю, какого хуя ты молчишь, Ю?!

Сердце едва не выскакивает из груди, когда он наклоняется и задевает мои губы дыханием.