— Очнись, Илидор! Немедленно очнись, нам нужно убраться отсюда! До грибойцев сейчас дойдёт, что ты храмовник, дракон и тебя оборотень покусал! В этих краях за меньшее живьём сжигают!

Чужак пришёл в Старый Лес с запада, со стороны гномской горы Такарон.

Первой встретила его жрица Рохильда — она любила поутру уходить в одиночестве подальше от храмового шатра, собирать полезные растения, разговариватьс пробудившимся отцом-солнцем, дышать воздухом нового дня и гадать, что же он готовит всякой твари, большой и малой.

В то утро, когда Рохильда решительно ломала юные побеги спиртянки, она и увидела, как по склону к кромке Старого Леса поднимается незнакомец. Шагал он непринуждённо и уверенно, по сторонам не смотрел, и ещё жрице почудилось бессловесное пение, хотя на таком расстоянии она ещё ничего слышать не могла. Словом, чужак вёл себя так, словно в Старом Лесу с ним не может произойти ничегошеньки плохого.

Смельчак или дурак? — заинтересовалась Рохильда, хотя и знала, что иногда непросто бывает отличить одного от другого.

— Жрица! — громко закричал чужак, завидев её, и весело замахал рукой.

Ну точно дурак. Кто таков, интересно? Одет по-дорожному, на поясе меч, пришёл один и налегке, шагает быстро и целеустремлённо — не жрец, не торговец, не лекарь в поисках редких растений и не заплутавший путник. Однако как уверенно он определил в Рохильде жрицу Храма Солнца, лишь только увидев её струистую голубую мантию!

Рохильда ссыпала побеги спиртянки в корзину, откинула за спину тугую чёрную косу и стала ожидать, когда чужак поднимется на холм. Стояла она монументально, воинственно уперев руки в широкие свои бока, и смотрела, как незнакомец приближается, сверкая на солнце золотистыми кудрями, легко пружиня шаг, сияя зубастой улыбкой, в ответ на которую хотелось тоже немедленно и широко разулыбаться. Глазища у него тоже были золотые, не жёлтые, а именно золотые, аж сияющие. За спиной полоскался плащ — короткий, с двумя крыластыми полами, на правом плече болтался рюкзак, с виду увесистый, но похоже было, что человек несёт его безо всяких усилий, едва ли вообще помня о нём. Лицо у незнакомца такое счастливое, будто явился он на праздник с пряниками, а не в Старый Лес. Не человек, а чудо дивное, право слово.

— Приветствую тебя, жрица! — повторило дивное чудо, вскарабкавшись наконец на холм. — Какая удачная встреча! Я как раз ищу одного эльфа, который недавно отправился в старолесье вместе с Храмом Солнца — Йеруш Найло. Знаешь такого?

Рохильда, дочь Хуульдра и уроженка Старого Леса, пришла к отцу-солнцу совсем недавно, и её тут же за глаза прозвали бой-жрицей. Можно сказать, вся сущность её отражалась в имени: крупная, громкая, вся какая-то чрезмерная, Рохильда оказывалась всюду, где происходили или должны были произойти какие-нибудь интересные события.

С большим энтузиазмом жрица восприняла появление нового человека, который, несомненно, уже готов с нею подружиться и припасть к колодцу её бездонной мудрости — и Рохильда была очень рада видеть этого нового будущего друга. Жрица откровенно им любовалась: очень уж он был хорош, порывист, скуласт, золотоглаз и почти по-эльфски текуч телом, к тому же жрица ощущала в этом человеке скрытую мощь, такую волнующую, что мурашки бежали по плечам. Бой-жрица пока не могла понять, где эта мощь сокрыта: в теле чужака или в его разуме, лишь сознавала к нём могучую силу, способную вести за собой армии, возводить города и заставлять содрогаться горы. Нет, решила она, всё-таки стоящий перед нею человек — определённо в первую очередь смельчак.

Хотя, возможно, ещё и дурак при этом.

— Ищешь Йеруша Найло, значит, — сияя улыбкой, повторила его слова Рохильда. — Такого я знаю! Расскажу тебе, где он есть, но только польза за пользу! Ты с запада пришёл, милейший человек. Я видела! Так вот перескажи мне: чего случилось в западном предлесье четыре дня тому?

— Случилось? — чужак прищурил свои удивительные золотые глаза, колдовские, нетутошние, блестящие, как груда начищенных монеток. — Почему ты думаешь, что там что-то случилось?

Рохильда укоризненно покачала головой: неужели не хочешь поговорить со жрицей, торопыга? Или за простачку держишь умницу Рохильду?

— А то, что два дня тому я видала, как обрушилась на ихнюю опушку какая-то нечта. Вначале парило в небе над предлесьем такое блестящее. Не то осколок отца-солнца. Не то знамение. Или ещё что. А потом подевалось куда-то. Так вот ты, пришедший с запада, ты мне и перескажи: что ж вертелось там, в небе над предлесьем? Чего потом случилось, когда оно пропало? И куда оно пропало, и как: растворилось, улетело или рассыпалось? Чего оно было-то, а? Я ж его не разглядела, сверкало оно очень в лучах отца-солнца. Словно частица его, горящая очищающим пламенем!

— М-м-м, — чужак выглядел так, словно у него нежданно появилась настоятельная нужда оказаться в любом другом месте, хотя отчего бы, ведь Рохильда не сказала ему ни словечка дурного.

— То, может, было знамение, — подбодрила она. — Так ты расскажи, расскажи!

— Н-ну-у, — он опустил свои дивные глаза, не иначе как пожелав получше рассмотреть колени Рохильды. — Я не знаю о знамениях. Я сам не из предлесий, просто мимо проходил, и тамошние жители мне ничего не говорили про знамения, — и, словно осенённый какой-то идеей, чужак снова поднял взгляд на жрицу — золотые глаза его, кажется, засияли ещё ярче, смотреть в них стало почти так же больно, как на отца-солнце или на то огромное знамение, что парило в небе четыре дня назад. — По-моему, жители предлесья — вообще не очень дружелюбные, с пришлыми людьми слова лишнего не скажут. Не то что жрецы Храма Солнца, все такие открытые и сердечные…