Что? Идиот!

– А меня предупредить тебе религия не позволила? – у меня от возмущения толко что пар из ноздрей не идет. – Я чуть с ума не сошла от страха!

Вытираю испарину с лица, снова бросаю взгляд в зеркало, и от увиденного у меня вырывается испуганный крик.

– Карина! – из трубки раздается оглушающий вопль и какой-то грохот.

Но я уже замолкаю, осознав, что испугалась я напрасно.

Просто кто-то довел меня до паранойи, и нервы мои уже ни к черту.

Раньше я не принимала черный банный халат, висящий на двери, за нападающего.

– Карина, не молчи!

– Все в порядке, ложная тревога, – отчитываюсь я, разглядывая в зеркале кровь на шее.

Решив вытереть испарину, я автоматическим жестом заправила волосы за ухо, забыв, что в этой руке у меня зажат нож. Острие было направлено вниз, и я чиркнула им себе по шее, когда дернулась, испугавшись собственного халата.

Повезло, рана не глубокая и даже почти не кровоточит.

– Что случилось? – на том конце провода настойчиво требуют объяснений.

– Шею порезала, – отвечаю я, не задумываясь, как это звучит.

– Что? – ревет Макс и чем-то опять громыхает. – Ты что там вытворяешь?

– Бреюсь я, неужели непонятно? – ворчу я, рассматривая царапину у основания шеи.

– Дура! – слышу я слова теплой поддержки одновременно со звонком в дверь.

– Это вообще все твоя вина! – возмущаюсь я.

– Впусти меня, идиотка! – колотит он в дверь уже кулаком.

Придется открыть, а то сейчас всех соседей на уши поставит.

Плетусь в прихожую, после адреналинового всплеска, наступает откат, и меня накрывает пофигизм.

– Я чуть от страха не умерла, когда увидела под дверью этого типа, – высказываю я Лютаеву, который сразу же вцепляется в меня и вертит под лампочкой, чтобы оценить серьезность повреждений. – Я не знаю, что ты имел в виду под мерами, которые мне не понравятся, но мне и эти тоже не подходят.

– Ничего потерпишь, – отрезает Макс. – Но упрек учел. В следующий раз предупрежу.

Вот как с ним разговаривать?

Макс судорожно прижимает меня к себе и обнимает так крепко, что мне становится трудно дышать.

– Да отстань ты, – я вяло отбиваюсь от ощупываний. – Я больше напугалась.

– Надо обработать, – шепчет он и за руку ведет меня на кухню, где, не спрашивая меня ни о чем, лезет в холодильник за перекисью.

Все-то он замечает, все-то он помнит.

– Дай, я сама…

– Нет, – отрезает Макс. – Так мне будет спокойнее.

Вид у него решительный, как у хирурга перед операцией, я решаю не препираться. Пофигизм продолжает цвести.

– Тогда пошли в ванную, ватные диски остались там.

В ванной Макс с непонятным мне выражением долго смотрит на поварской нож, который я бросила в раковине.

А потом ему на глаза попадаются развешенные на полотенцесушителе трусики.

Черт. О них я совершенно забыла, но снимать их сейчас в срочном порядке глупо.

Судя по направлению взгляда, в душу Лютаева запали трусишки в сиреневых зайчиках.

– Даже не думай, – ворчу я. – Хватит с тебя горошков.

Макс закатывает глаза.

Усевшись на бортик ванны, Лютаев аккуратно обрабатывает мне шею.

– Ты меня напугала, – бурчит он.

Надо же, оказывается, Лютый не всегда такой грозный.

Я рассматриваю склоненную голову, тень пушистых ресниц, длинную шею…

Почувствовав мое внимание, Макс вскидывает на меня глаза.

Не знаю, что он видит на моем лице, но, отложив диск, он бережно гладит мое плечо, проводит рукой по предплечью вниз до локтя и притягивает меня к себе.

Его взгляд становится жадным, а мое сердце начинает биться сильнее.

Мне достается короткий и легкий поцелуй в плечо, потом еще один чуть выше и еще.

В этом есть что-то гипнотическое, поэтому я не сопротивляюсь, а наоборот, когда поцелуи ложатся один за одним вдоль царапины, подставляю шею, а горло, когда Макс прокладывает дорожку вверх к подбородку.

Не сопротивляюсь, когда он заключает меня в свои объятия и целует.

Говорят, что после сильного стресса организм испытывает сильнейший инстинкт размножения.