Он протянул Филиппу папку, и тот с волнением осмотрел листы, невольно кусая губы. Налоги, распоряжения по освобождённым землям, отчёты о проделанной работе в регионах…

— Похоже, у него и правда было много работы, — покачал головой Филипп.

Что может случиться, если он ошибётся? Отец сочтёт его недостойным? Начнутся новые бунты, и все операции по прекращению войны пойдут насмарку?

— Если вам нужна будет помощь, я всегда к вашим услугам, ваше высочество, — участливо сказал советник. Филипп оторвался от разглядывания бумаг и кивнул.

— Помощь мне точно понадобится. По крайней мере, сейчас. Введите меня в курс дела…

Филипп был уверен, что всё происходит проще. Теория пусть и восстанавливалась в памяти быстро, но применение её на практике оказалось подобно пазлу, в котором всегда не хватало одного важного кусочка. И кусочком этим было понимание последствий. Жизнь была слишком непредсказуемой, люди действовали не так, как предполагалось, и ничто не могло предугадать реакцию народа.

На поле боя было проще. Даже если ты не предвидел удар противника, один верный выпад — и всё оборачивалось в твою пользу. Здесь для реакции приходилось ждать, а сколько ждать — не знал никто. День, неделю, месяц, вечность… Отчёты летели к Филиппу на стол каждый день, но в них были либо сообщения о том, что всё приняли и к воплощению приступили, либо короткие ничего толком не освещающие новости.

«Терпение, ваше высочество», — настаивал советник, и Филипп ждал, запрокидывая голову к потолку и приглушённо рыча. Ждать оказалось слишком сложно.

Но одним утром в кабинет постучали, и после разрешения круглое лицо Родерта просунулось в кабинет.

— Да заходи уже, — махнул рукой Филипп, откидываясь в кресле и протирая глаза. Он просидел в кабинете всю ночь, и под утро усталость дала о себе знать.

— У меня важное послание, ваше высочество! — воодушевлённо заговорил Родерт, закрывая за собой дверь.

Он передал Филиппу записку, и тот было напрягся, но, вчитавшись в небрежный незнакомый почерк, облегчённо выдохнул.

— Кто-нибудь ещё знает? — Филипп поднял глаза на Родерта.

Тот пожал плечами.

— Я получаю только вашу корреспонденцию. Может, её величеству тоже что-то пришло.

— Ясно…

Филипп задумчиво потёр подбородок. Если известно матери — известно Эдварду, и было только вопросом времени, когда последний явится к нему, чтобы попытаться отговорить от поездки в Ворфилд.

— Пусть готовят мне экипаж. Сейчас же. И по возможности тихо.

Он хотел уехать без скандалов, и лучшим способом их избежать было уехать молча.

Элиада Керрелла сразу перевезли в Ворфилд, где он пролежал без сознания несколько дней. От взрыва вся правая часть его тела была покрыта страшными ожогами. Слезла кожа, вздулись волдыри. Все раны мазали в несколько слоёв самыми сильными заживляющими мазями. Лучшие доктора окружили его величество, делая всё, что было в их силах. «Он выживет» — таков был их вердикт в первый же день, но они с облегчением выдохнули, когда король наконец пришёл в себя.

Он не слышал ничего несколько часов после пробуждения. Разрыв барабанной перепонки правого уха, временная глухота на левом… Он не мог двигаться — каждое движение причиняло боль, — зато чувствовал. Чувствовал жар обгоревшего тела. Чувствовал едва заметную прохладу от мазей. Чувствовал ненависть к Райдосу. Чувствовал отвращение к себе и своей беспомощности.

Второе письмо в столицу было отправлено, когда Элиад Керрелл уверенно пошёл на поправку и его состояние признали стабильным. Мази постепенно заживляли раны, и даже самые страшные ожоги начали медленно затягиваться. Постепенно вернулись способности двигаться и говорить. Слух вернулся, хотя справа всё проходило как сквозь вату.

Когда Элиаду сообщили о приезде сына, он, превозмогая боль, — не без помощи, — сел на койке, облокотившись на подушки, и велел пригласить Филиппа. Тот зашёл медленно, будто с трудом переставлял ноги, осматривая просторную светлую палату с плиточным полом, высокими окнами и большой постелью, окружённой ширмой. Он готов был смотреть на всё, даже на оранжевый цветок с длинными остроконечными лепестками, кроме отца. Чувство вины скользким червём вилось вокруг него, заставляло опускать и отводить глаза.

— Хватит, Филипп, — резким хрипящим голосом произнёс Элиад.

Филипп дёрнулся и повернулся к отцу. Тот смотрел устало, но строго, сдвинув брови, — одна выгорела, оставив после себя лишь несколько редких волосков. Часть его лица от скулы до уха была покрыта ожогами, которые переходили на шею, на плечи и скрывались под сорочкой. Правая рука, полностью перемотанная, безвольно покоилась на одеяле, а левая была сжата в кулак.

— Я рад видеть вас в сознании, — кивнул Филипп. — Мама очень переживала, когда узнала. Эдвард сейчас с ней. Может, вам стоит переехать в столицу и продолжить лечение там?