— Да не один. Либо, что случилось?

По дороге, поднимая пыль, неслись быстрые всадники.

— Побежали!

И куда только усталость подевалась! Понеслись между валами и стогами, не уступая в прыти лошадям. Вот только пыль не поднимали, за отсутствием таковой. Но всё же немного опоздали.

Народ собрался, все забыли про полуденный отдых, обступили приезжих, слушали, раскрыв рты.

Малой с Ёрой, красные, потные, согнулись в три погибели, пытаясь прийти в себя, но уши навострили.

— …того наградит богато, княжескую казну не пожалеет.

— Слыхали давно уж, что дитё князя похитили. Невжель ещё не нашли? — спросил старый дед Кочерыжка.

— Не нашли. Но найдём. Всю землю-матушку обыщем, а найдём.

— Да земля-то, поди, большая, а дитё… А сколь ему годочков-то?

— Годок только исполнился.

— Батюшки, — всхлипнул жалостливый бабий голос, — махонький какой. И какой же супостат на княжескую кровинушку позарился!

— Ну, прощевайте. А коли что услышите, сразу дайте знать.

— Да как же, как же. Сразу ходоков в город пошлём. Только вот услышим ли? Злодеи, поди, не дураки, чтобы показываться добрым людям.

— Милаи, погодите, кваску холодненького отпейте! — бабы стали совать верховым кувшины и узелки со съестным. И когда только успели подсуетиться-приготовить!

— За это благодарствуйте, бабоньки, — повеселели верховые и стали угощаться, не слезая с седла.

— На здоровьица, — обрадовались и бабы, что угодили.

— А вот, скажите, добры молодцы, — вновь раздался чуть дребезжащий от старости голос Кочерыжки, — а служил ли у князя, с вами, или, можа, так слыхали про такого — Еремей!

— Еремей? — переглянулись добры молодцы, — какой Еремей? Еремеев, наверное, много на свете белом. Какой вам надо?

— Наш сельчанин, с Берёзового Кута. Ну, отца его мы не знаем, мать его зовут Пырей, а самого кликали Волчья Лапа.

Молодцы вновь переглянулись, посерьёзнели.

— Товарищ это наш, друг верный! Служил у князя, да и сейчас служит. Прощевайте, земляки нашего друга Еремея! Авось, увидимся…

Поздно вечером в небольшом, неказистом и чуть косоватом шалаше, стоящем немного в стороне от остальных, происходил тихий разговор:

— Что думаешь?

— Не знаю. А ты?

— Я думаю, что это всё странно.

— Ещё бы! Детёнок у князя пропал, а в лесу как раз детёнка прячут.

— Надо сказать кому-нибудь.

— Надо, только ты запомнил дорогу?

— Как будто.

— И я как будто. А если не найдём? Или они уже на другое место перешли?

— Тогда по шеям можем получить. Скажут, что брехуны.

— И делать нечего.

— Надо проверить.

— Точно! Дорогу поищем, посмотрим, что там делается, а потом и скажем.

— А то и сами можем детёнка украсть.

— У них? Ты что?

— А что?

— Ну, можем, наверное. А куда его денем?

— А в город к князю отвезём.

— Мы?

— А что?

— А как мы с ним сладим?

— С детёнком?..

В наступившей молчании стали отчётливо слышны уютные летние ночные звуки: стрекотание насекомых на разные лады, шелест листвы, отдалённые песни и визг молодёжи, у которых после трудного дня неизменно открывалось второе дыхание.

— Ну, их кормить надо.

— Ну, это понятно.

— Ходят они медленно.

— Да. Если добираться до города, тогда надо по реке.

— А когда?

— Может, когда сенокос закончится?

— Так это ещё долго. А детёнок в лесу с разбойниками будет?

— Ну что, тогда убегаем?

— Убегаем. Завтра ночью. Надо на дорогу что собрать.

— А что скажем? Когда нас не найдут, подумают, что утонули.

— Завтра что-нибудь придумаем.

— Понял…

Жгучая невыносимая боль терзала ноги и день, и ночь. Вот так вытащили иголку! Хыля была в растерянности. Это теперь всё время так будет? Тогда уж лучше бы как раньше.

Тётушка Лука её предупреждала, что такое может быть. Даже дала травку заваривать и пить, чтобы легче стало. Но легче становилось лишь на короткое время.

Хыля лежала на боку на траве под яблоней. Слёзы ручьями стекали под щёку, но она даже не замечала этого. Лежала и мысленно наблюдала за зверем, который грызёт её ноги. Нет, не один зверь. Это множество мелких зубастых козявок, прожорливых и наглых. Они поселились в верхней части её ног и всё никак не могут наесться. Грызут… грызут… грызут…