– Вы все же не ответили на мой вопрос. Почему вы решили отправить ее в Штаты?

– Я только что объяснила, но ты невнимательно слушаешь. Все поиски ее – а теперь и тебя – сосредоточены в Европе. Рим, Средиземноморье, Париж, Лондон… Бонн. Зона поиска сдвигается на север, в направлении, надо полагать, Восточного блока. Именно здесь они намерены сосредоточить главные силы. Здесь будет задействована агентура, другие источники информации, связи. Они не станут искать в своем амбарском дворе.

– На заднем дворе, – рассеянно поправил ее Майкл.

– Какая разница?

– Не имеет значения, это просто американизм. Когда она улетела?

– Сегодня днем. В три тридцать… впрочем, уже вчера. Самолет компании «Эр Франс» до Нью-Йорка, дипломатический статус, псевдоним из старого досье – имя, естественно, ничем не скомпрометировано.

– И никому не известно.

– Да. Но это не имеет значения. Оно будет немедленно изменено.

– А что дальше?

– Она должна будет встретиться с одним человеком; вне всякого сомнения, они уже встретились. Он все организует, а наше правило – не вмешиваться в дела этого человека. У вас тоже есть такие люди: и в Париже, и в Лондоне, и в Амстердаме, короче – повсюду. Они не вступают с нами в прямой контакт.

– Мы их зовем «хозяева промежуточных квартир», – сказал Хейвелок. – Они препровождают присланных нами людей в безопасное место, снабжают их документами на новое имя, подыскивают семьи, в которых можно остановиться. Города выбираются очень тщательно. Мы им платим через ничего не знающих посредников. И после этого – никаких контактов. Мы никогда больше не слышим о посланных нами людях. Незнание включено в правила игры. Но в этом есть и иная сторона, не так ли? Ведь мы действительно ничего не знаем о людях, в судьбах которых приняли участие.

– После благополучного завершения операции наши обязательства по отношению к этим людям заканчиваются. Они нас о большем не просили, и мы им большего не предлагали. Таково правило. Я сама никогда не проявляла любопытства.

– Я спрашиваю не из любопытства, Режин. Я совершенно обезумел. Сейчас она в поле зрения, и я могу найти ее! Я могу ее найти! Ради всего святого, помогите мне! К кому вы ее направили?

– Ты просишь у меня слишком много, Майкл. Ты хочешь, чтобы я нарушила договоренность, которую я клятвенно обещала не нарушать. Я могу потерять очень ценного человека.

– Я же могу потерять ее! Взгляните на меня! Скажите, неужели бы я не сделал этого для вас? Если бы я мог спасти вашего мужа, когда за ним пришло гестапо… посмотрите на меня и скажите: неужели бы я отказался помочь вам?

Бруссак зажмурилась, как от удара. После короткого молчания она ответила:

– Жестоко напоминать об этом, но в чем-то ты прав. Вы с ним похожи… Да, ты бы не отказался.

– Помогите мне выбраться из Парижа. Как можно быстрее. Умоляю.

Режин помолчала, внимательно разглядывая Хейвелока.

– Было бы лучше, если бы ты сделал это самостоятельно. Я знаю твои возможности.

– Это может занять у меня несколько дней! Мне придется использовать кружной путь – через Мехико или Монреаль. Я не имею права терять столько времени. С каждым часом она все дальше и дальше от меня. Вы же знаете, что произойдет. Она исчезнет, переходя от одного к другому. Каждый ничего не сообщает следующему. Она просто исчезнет, и я никогда не отыщу ее!

– Ну, хорошо. Завтра в полдень отлет на «Конкорде». Ты будешь французом, членом нашей делегации в Организации Объединенных Наций. Как только окажешься в аэропорту Кеннеди, уничтожишь все документы в туалете.

– Большое спасибо. Теперь о хозяине промежуточной квартиры. Как его зовут?

– Я с ним свяжусь, но он может не захотеть с тобой разговаривать.

– Свяжитесь, пожалуйста. КТО этот человек?

– Его зовут Хандельман. Джекоб Хандельман. Из Колумбийского университета.

Человек с полосками коричневого пластыря на обеих щеках сидел за маленьким столиком чуть в стороне от полукруглого подиума в ситуационной комнате подземелья Белого дома. Из-под пластыря виднелись швы, стягивавшие кожу, что придавало ему вид зловещего робота. Он отвечал на вопросы монотонно, сдавленным голосом, как человек, плохо владеющий своими нервами, но пытающийся держать себя в руках. Честно говоря, ему было страшно. Но агент-наблюдатель с Коль-де-Мулине перепугался бы еще больше тридцать пять минут назад, когда группа людей, допрашивающих его, была в полном составе. Сейчас их осталось трое; президент устранился от разговора и следил за происходящим из маленькой потайной комнаты через прозрачное только с одной стороны стекло. Для наблюдателя снаружи это стекло оставалось неразличимым. В комнате сейчас произносились слова, которые невозможно произносить в его присутствии. Президент не должен знать о том, что отдавались приказы устранить кого-то на альпийском перевале Коль-де-Мулине, так же как и о предшествующих этому переговорах, в ходе которых была произнесена фраза: «Исправлению не подлежит».

Допрос шел полным ходом. Заместитель госсекретаря Эмори Брэдфорд задавал вопросы, а посол Брукс и генералы делали пометки в блокнотах.

– Давайте уточним, – произнес Брэдфорд. – Как офицер-наблюдатель, вы были единственным, кто имел право контактировать с Римом?

– Да, сэр.

– И вы абсолютно уверены в том, что ни один человек из группы не связывался с посольством?

– Да, сэр. Нет, сэр. Только я. Это стандартная процедура. Она диктуется не только соображениями безопасности, но также и тем, что исключает возможность путаницы в приказах. Один человек передает и один принимает.