– Я расстался с врачом всего несколько часов тому назад, – ответил Хейвелок. У рта он держал белый бумажный пакет. – Со мной все в порядке. Просто немного устал.

– Рад это слышать. Но осмелюсь дать вам совет – приведите себя в порядок, побрейтесь. Иначе мы привлечем внимание полиции, особенно находясь в этом сквере. Представители двух социальных полюсов одной и той же сексуальной группы, несомненно, решат они, глядя на нас.

– Честно говоря, мне не до шуток, Граве. Что у вас есть?

Критик сложил газету и хлопнул ею по ладони:

– Сплошные противоречия, если верить моим источникам. А я считаю их вполне надежными. Точнее, невероятные противоречия.

– В чем их суть?

– КГБ вами совершенно не интересуется. Они не дадут ни су, если даже я доставлю вас в их парижскую штаб-квартиру – экспортно-импортную компанию, расположенную на Бомарше. И вы заявите, что все готовы рассказать, вырвавшись из когтей империализма. Впрочем, вам это известно лучше, чем мне.

– В чем же противоречие? Я утверждал то же самое и не раз во время встречи на Понт-Руаяль.

– Противоречие вовсе не в этом.

– В чем же тогда?

– Вас ищет кто-то другой, он прилетел вчера вечером, полагая, что вы либо уже в Париже, либо по пути сюда. Он готов заплатить целое состояние за ваш труп. Этот человек, строго говоря, не состоит в КГБ как в таковом, но не обольщайтесь, он из Советского Союза.

– Строго говоря, не в КГБ?.. – удивленно переспросил Хейвелок, и в памяти шевельнулись воспоминания из совсем недалекого прошлого. Воспоминания зловещие.

– Я узнал о нем от моего информатора в военном министерстве. Этот человек работает в особом, элитном подразделении советских разведслужб. Это…

– Военная контрразведка, – грубо прервал собеседника Майкл.

– Если в сокращенном виде названное вами учреждение звучит ВКР…

– Именно.

– Вы ему нужны. И он готов щедро платить.

– Маньяки.

– Скажу вам еще кое-что, Михаил. Он прилетел из Барселоны.

– Коста-Брава!

Несносный ребенок вздрогнул и заорал истошным голосом.

– Не смотрите на меня! Отодвиньтесь на край скамьи!

– Понимаете, что вы мне только что сказали?

– Вы вне себя. Я должен вас покинуть.

– Нет!.. Хорошо… хорошо… – Хейвелок поднес пакет из белой бумаги к губам. Руки его дрожали. Он задыхался. Боль из груди перекинулась в виски. – У вас есть что мне сказать, не так ли? Так говорите же.

– Вы в очень скверной форме.

– Это уже мои проблемы. Говорите!

– Не знаю, следует ли мне это делать. Это серьезная моральная проблема, не говоря уже о возможной потере гонорара. Поймите, Михаил, вы мне очень симпатичны. Человек вы вполне цивилизованный, пожалуй, слишком хороший для столь отвратительного бизнеса. Вы вышли из игры. Имею ли я право тянуть вас назад?

– Я уже вернулся в игру.

– Коста-Брава?

– Да!

– Тогда отправляйтесь в посольство.

– Не могу! Неужели вы этого не понимаете?

Граве нарушил свое священное правило. Он опустил газету, поднял глаза на Хейвелока и тихо произнес:

– Боже мой, неужели они…

– Ну так говорите!

– Вы мне не оставляете выбора.

– Да говорите же наконец! Где он?

Критик поднялся со скамьи и, аккуратно складывая газету, проговорил:

– На рю Этьенн в грязном отельчике «Ла Курон Нувель». В номере двадцать три, окнами на улицу, на первом этаже. Ведется наблюдение за всеми входящими.

Бродяга с виду ничем не отличался от всех других бродяг в любом крупном городе. Сгорбленный, в потертом пальто, достаточно плотном, чтобы защитить своего владельца от холода пустынных ночных улиц. На ногах тяжелые ботинки с литыми подошвами и рваными шнурками, связанными грубыми узлами. На голове натянутая до бровей вязаная шерстяная шапочка. Глаза смотрят вниз. Чтобы не видеть мир, в котором он не смог выдержать конкуренции и которого раздражал сам факт существования людей, подобных ему. За спиной бродяги висел грязный парусиновый мешок. Замасленные лямки плотно охватывали плечи, как бы с достоинством заявляя о священном праве собственности: «Пусть это все, что у меня осталось, но оно принадлежит только мне». Человек, приближающийся к «Ла Курон Нувель», не имел возраста и измерял время лишь количеством своих потерь. Он остановился у мусорного ящика и принялся методически и терпеливо рыться в его содержимом – тротуарный археолог.

Хейвелок отделил порванный абажур от мокрого бумажного пакета с объедками и, поместив между ними маленькое зеркальце, придал ему нужный угол. Его руки были скрыты гнилой тканью абажура. Майкл видел русского прямо над собой. Облокотившись на подоконник, тот внимательно следил за улицей, вглядывался в пешеходов. Человек ждал. Он стоял у окна по одной простой причине. Его ударный отряд приведен в действие. Теперь посланец ВКР боялся прозевать начало возможной контратаки со стороны противника. Майкл знал этого человека, знал не по имени, не по делам и даже не по досье. Только по выражению лица, по взгляду, он и сам бывал в положении посланца Москвы. Механизм операции приведен в действие. Нужная информация осторожно запущена в обращение. Состоялся контакт с исполнителями – хранящими верность лишь доллару, фунту стерлингов, франку или немецкой марке. Тем, кому следует, стал известен гибкий прейскурант, стимулирующий инициативу. Каждое действие имело свою цену. По самой высокой ставке, естественно, котировалось убийство с предоставленными бесспорными доказательствами. Сообщение о прибытии цели, о способах ее передвижения, о появлении в одиночестве или в сопровождении третьих лиц: в кафе, отеле, пансионе или меблированных комнатах – все имело свою цену и подлежало немедленной оплате. Квалифицированные эксперты мира насилия конкурировали между собой, при этом каждый профессионал твердо придерживался правила – заказчику не врать. Выгода сегодня означала верную смерть завтра.