Ноэль повернулся к Хелден:

— Это и есть то, от чего вы бежали? Спустя столько лет они все еще охотятся за вами?

Ответил старик:

— Акты насилия происходят каждый день. Повсюду.

— Так почему же об этом никому не известно? — возмутился Холкрофт. — Почему об этом молчат газеты? Почему все эти факты замалчиваются?

— Думаете... кому-то есть до этого дело? — спросил Полковник. — До детей нацистов?

— Господи, они же были совсем детьми. — Ноэль снова взглянул на Хелден. — Неужели то, чему я был свидетелем, имеет к этому отношение? Вы должны защищать друг друга? Это приняло такие масштабы?

— Нас называют детьми проклятых, — просто сказала дочь фон Тибольта. — Мы прокляты без вины.

— Я этого не понимаю, — протестующе сказал Холкрофт.

— Важно не это. — Старый солдат снова медленно поднялся, пытаясь, как подумал Холкрофт, встать во весь свои внушительный рост. — Важно то, что мы убедились: вы не принадлежите ни к кому из них. Ты удовлетворена, Хелден?

— Да.

— Мне ничего больше не следует знать? Женщина покачала головой.

— Я удовлетворена, — повторила она.

— Тогда и я тоже. — Полковник протянул руку Ноэлю. — Спасибо, что пришли. Как вам объяснила Хелден, о моем существовании не очень широко известно; и нам бы не хотелось огласки. Мы будем признательны вам за конфиденциальность.

Холкрофт пожал протянутую руку, удивившись крепкому рукопожатию старика.

— Я тоже хотел бы на это рассчитывать.

— Я даю вам свое слово.

— В таком случае я тоже, — сказал Ноэль.

Они ехали молча, прорезая темноту светом фар. Холкрофт был за рулем, Хелден — на переднем сиденье, рядом с ним, кивками указывая повороты. Прекратились вскрики и грубые команды, рявкающие над ухом в последнюю секунду. Хелден выглядела такой же измученной событиями ночи, как и он. Но ночь еще не кончилась, и им было необходимо поговорить.

— Неужели это было ему так нужно, — спросил он. — Так важно меня видеть?

— Очень. Он должен был убедиться, что вы не связаны с «Одессой» или «Возмездием».

— Что все-таки они собой представляют? Он говорил так, будто я должен знать, но я понятия об этом не имею. Я действительно его не понял.

— Это две экстремистские организации, враждующие друг с другом. Обе фанатичные, и обе охотятся за нами.

— Вами?

— Детьми лидеров партии. Где бы мы ни находились, куда бы нас ни занесло.

— Почему?

— "Одесса" стремится возродить нацистскую партию. Ее сторонники повсюду.

— Серьезно? Они реально существуют?

— Абсолютно реально, и это серьезно. «Одесса» использует для вербовки все средства — от шантажа до физических методов. Это гангстеры.

— А... «Возмездие»?

— Эта организация возникла первоначально как общество, созданное уцелевшими узниками концлагерей. Они охотились за садистами и убийцами, тысячи которых никогда не были преданы суду.

— Это что — еврейская организация?

— Среди них есть евреи, но их меньшинство. Израильтяне организовали собственные группы и управляют ими из Тель-Авива и Хайфы. В этой организации в основном коммунисты. Многие думают, что всем заправляет КГБ. Другие считают, что туда устремились революционеры из третьего мира. «Возмездие», о котором говорилось изначально, превратилось в нечто другое. Это — прибежище террористов.

— Но почему они преследуют вас? Хелден взглянула на него.

— Чтобы завербовать. Среди нас тоже есть революционеры. Они втянуты в «Возмездие». А к тем из нас, кто не хочет быть завербованным, применяются самые суровые меры. Мы служим козлами отпущения. Мы для них — фашисты, которых они уничтожают. Они используют наши имена, а часто и трупы, чтобы показать людям, что нацизм жив. Они мало чем отличаются от «Одессы». Их девиз: «Завербуй или убей!»

— Это безумие, — сказал Ноэль.

— Безумие, — согласилась Хелден, — но реальное, а мы молчим. Не хотим привлекать к себе внимание. Да и кому это интересно? Мы — дети нацистов.

— "Одесса", «Возмездие»... Никто из моих знакомых ничего не знает о них.

Ни у кого из них нет причин для этого.

— Кто такой Полковник?

— Замечательный человек, который обречен скрываться до конца своих дней, потому что у него есть совесть.

— Что это значит?

— Он был членом высшего командования и свидетелем ужасов. Но понимал, что сопротивляться бесполезно: другие пытались и были уничтожены. Вместо этого он остался на своем месте и, используя положение, отдавал контрприказы, сохранив тем самым много жизней — одному Богу известно сколько.

— В этом нет ничего бесчестного.

— Он делал это единственно возможным путем. Тихо, используя бюрократические уловки, незаметно. Когда все закончилось, союзники осудили его, исходя из его положения в рейхе. Полковник провел в заключении восемнадцать лет. Когда, в конце концов, о его делах стало известно, его начали презирать тысячи немцев. Они называли его предателем. Уцелевшие члены офицерского корпуса назначили награду за его голову.

Ноэль, вспомнив слова Хелден, сказал:

— Проклят без вины.