– Как сюда ехать, ваше сиятельство, так только что напоила молочком. Ну, если ты сыт, Лолоша, то благодари княгиню, поцелуй у нее ручку, – обратилась приживалка к собачке.

– Он уж благодарил. Оставь… Он лизнул меня.

И опять началось:

– Тотоше кусочек… Муму кусочек пирожка. Вот Муму сколько хотите будет кушать. Она жадная-прежадная девочка.

– Княгиня Храмова из Москвы… – шепнул супругам Ивановым доктор Потрашов, кивнув на старушку. – Она здесь Thermes Salins принимает. Это уж ванны не из морской соленой воды, а из соленого источника. Вода его почти вдвое солонее морской воды.

К княгине подошел совсем расхлябанный молодой человек, тощий, с истощенным лицом, в черных усах щеткой и с моноклем в глазу, и произнес по-французски, стараясь сделать масляно-блаженную улыбку:

– Смотрю я на ваших собачек, княгиня, и любуюсь. Какая прелесть!

– Merci, mou bon… – отвечала старушка, тоже блаженно улыбнувшись. – Эти собаки все равно что люди. А вот моего Тото я даже считаю умнее многих людей. Вообразите, он иногда даже философствует, – прибавила она уже по-русски.

– Неужели? – удивился молодой человек.

– Верно, верно. Тотоша, ты философствуешь? – спросила мохнатого черненького песика княгиня.

– Гам, гам… – пролаял песик.

– Видите, отвечает, что да.

– Восторг! Один восторг! – воскликнула приживалка, взяла собачку за голову и чмокнула ее в мордочку.

– А этот молодой человек кто? – спросил доктора Николай Иванович.

– Он наш аташе при каком-то посольстве, – был ответ.

– Ну что же… Надо что-нибудь скушать, – сказала Глафира Семеновна.

– Ей-ей, ничего не могу, – отвечал супруг. – Как же это так перед обедом сладкое?.. Вот если бы рюмочку водки и бутерброд с тешкой или семгой… А то вдруг пирожки!

– Ешь, ешь… Бери и ешь. Бери вон яблочное пирожное… Уж если здесь так принято и попал ты в такое общество, то обязан есть. Не правда ли, доктор?

– Сам я есть не буду. Я только выпью рюмку коньяку, – отвечал доктор.

– Как? Да разве здесь коньяк есть? – радостно воскликнул Николай Иванович.

– Сколько хотите! И коньяк, и ликеры.

– Де коньяк! – сказал Николай Иванович продавщице. – Вот после коньяку, пожалуй, можно закусить какой-нибудь конфетиной.

Он выпил вместе с доктором по рюмке коньяку и только стал жевать шоколадную лепешку, как увидал, что с дальнего стола ему кивает Оглотков. На этот раз Оглотков был в смокинге и в черном цилиндре. Он тотчас же подошел к супругам Ивановым, которые за неимением свободного столика должны были стоять, и предложил свое место за столиком Глафире Семеновне. За столиком сидела жена Оглоткова – молодая дама, с круглым купеческим лицом, блондинка, совершенно без бровей и вся в белом.

– Супруга моя Анфиса Терентьевна… Мадам Иванова… – тотчас же отрекомендовал Оглотков дам. – Николай Иваныч Иванов, наш петербургский коммерсант.

Познакомился с Оглотковым и доктор Потрашов. Мужчины окружили сидевших за столиком дам. Оглотков жевал тарталетки с пюре из абрикосов и говорил:

– Наешься вот перед обедом этой разной сладкой дряни, а потом за обедом ничего в горло не идет.

– Так зачем же есть-то? – сказал доктор.

Оглотков развел руками.

– Так здесь принято среди высшего общества. Назвался груздем, так полезай в кузов. Не побываешь у Миремона, и уж чего-то не хватает.

– Выпили бы чашку кофе, вместо того чтоб есть пирожки, – посоветовал доктор. – Кофе не отнимает аппетита.

– Сейчас чай пили по-английски. После концерта у нас был «файф-о-клок». У нас здесь английский регулятор.

– То есть как это? Какой регулятор? – недоумевал доктор.

– Тьфу ты, регулятор! – плюнул Оглотков. – И я-то: регулятор! Режим… Английский режим… Мы здесь все по-английски… от доски до доски… Вот завтра в десять утра на игру в мяч приглашен я в здешний английский клуб. Игра-то уж очень мудрено называется, так что боюсь ее и называть, чтобы не провраться.

– Лаун-теннис? – подсказал доктор.

– Вот-вот… Лаун-теннис… С лордом одним завтра играть буду… с настоящим лордом… Потом из египетского посольства один будет… – похвастался Оглотков.

А мадам Оглоткова щурила в это время свои и без того маленькие заплывшие сальцем глазки и рассказывала Глафире Семеновне о концерте классической музыки, на котором она была час тому назад.

– Это восторг! Это восторг что такое! – говорила она. – Бах… Берлиоз… Мендельсон… Ах, как жалко, мадам Иванова, что вы не были на этом концерте! Это буквально упоение… Я закрыла глаза и чувствую, что уношусь под небеса. Впрочем, в следующий понедельник будет второй такой же концерт, и я советую вам побывать. Валер! – обратилась она к мужу. – Нам, мон шер, пора ехать. И так уж темнеет, а надо еще прокатиться по Рю де Руа. Я обещала встретиться с графиней Клервиль. Она будет верхом и с ней этот турок… Как его?.. Вы знаете, мадам, здесь есть турок, который прекрасно говорит по-русски… Ага-Магмет.