Шрифт:
В этом же году началась депрессия. Тогда Комитет заявил, что он даст кооперативам, объединяющим фермеров, кредит на сумму 150 миллионов долларов, компенсируя до 100 % рыночной процентной ставки, чтобы эти кооперативы не выпускали зерно на рынок.
Комитет начал закупать пшеницу сам, чтобы повысить цены. У государства образовались гигантские запасы зерна. Поняв это, рынок уронил цену еще – ведь когда-нибудь этот излишек должен был выйти в продажу.
Зная, что государство будет и дальше давать деньги, фермеры, естественно, увеличили посевы, усугубив проблему и образовав новые излишки.
Из всего этого сделали вывод о том, что фермеры повели себя неумно и допустили «перепроизводство». Их клеймили индивидуалистами, извлекающими выгоду из расширения своего производства. Министр сельского хозяйства поучал фермеров, рассказывал о вреде перепроизводства и убеждал добровольно сократить посевы.
Но так как отдельный фермер мог понести от сокращения посевов только убытки, никакие моральные увещевания не приводили к сколько-нибудь значимому сокращению производства пшеницы.
На середину 1930 года излишки, накопленные Комитетом, превысили 65 миллионов бушелей [22] . Поскольку падение цен и производство продолжались, Комитету в конце года было дано право закупать любое количество пшеницы, которое необходимо для поддержания цен. К середине 1931 года Комитет закупил еще 200 миллионов бушелей, но все было бесполезно. Силы спроса и предложения не так легко изменить. Цены продолжали падать, а производство расти.
22
1 бушель = 27,2 кг.
Так было не только с зерном, но и с хлопком, мясом и многим другим.
Государство пыталось избавиться от скупленного, потому что запасы сбивали цену фермерам. Только при Президенте Гувере (до 1933 года) 85 миллионов бушелей зерна было подарено Красному Кресту, многое отдано за бесценок за границу. Но этого было мало. Излишки приходилось просто уничтожать – сбрасывать в море, сжигать. И это в период депрессии и голода.
Чиновники давали деньги фермерам, чтобы они производили больше. Произведенный излишек выкупали и уничтожали. Бремя этого ложилось на другие сферы производства.
Нобелевский лауреат по литературе Джон Стейнбек описал свои воспоминания об этом времени в романе «Гроздья гнева»:
«Это преступление, которому нет имени. Это горе, которое не измерить никакими слезами. Это поражение, которое повергает в прах все наши успехи. Плодородная земля, прямые ряды деревьев, крепкие стволы и сочные фрукты. А дети, умирающие от пеллагры, должны умереть, потому что апельсины не приносят прибыли. И следователи должны выдавать справки: смерть в результате недоедания, потому что пища должна гнить, потому что её гноят намеренно. Люди приходят с сетями вылавливать картофель из реки, но охрана гонит их прочь; они приезжают в дребезжащих автомобилях за выброшенными апельсинами, но керосин уже сделал свое дело. И они стоят в оцепенении и смотрят на проплывающий мимо картофель, слышат визг свиней, которых режут и засыпают известью в канавах, смотрят на апельсинные горы, по которым съезжают вниз оползни зловонной жижи; и в глазах людей поражение; в глазах голодных зреет гнев…»
Стейнбек видел последствие. Знай он причину – выбирал бы слова покрепче.
Гувер так и не понял ошибок. Подводя итоги президентства 1929–1933 годов, он говорил:
«Мы не могли ничего не предпринимать. Это привело бы к полному разорению. Наоборот, мы активно реагировали на ситуацию, предложив частному бизнесу самую гигантскую программу экономической обороны и контрнаступления, когда-либо разработанную в истории нашей страны. Ни одно из прежних правительств не брало на себя ответственность за лидерство в таком масштабе. Никогда в нашей истории не делалось больше для обеспечения существования «простого человека». Некоторые реакционные экономисты настаивали на том, что мы должны допустить банкротства, пока не нащупаем дно спада. Мы приняли решение не следовать советам этих твердолобых сторонников ликвидации убыточных компаний и проектов и не стали просто наблюдать за тем, как все американские должники будут доведены до банкротства и как будут уничтожены все сбережения нашего народа» [23] .
23
Из речи Гувера во время предвыборной компании 1932 г.
Катастрофа целиком
Интересующиеся историей слышали, что Великая депрессия началась 24 октября 1929 года с краха фондового рынка. Острая фаза кризиса длилась, пока в 1933 году президентом не стал Франклин Рузвельт, придумавший политику «Нового курса» для налаживания жизни.
Однако кризис создавался Гувером все 1920-е годы. Его политика планирования и вмешательства включала всё то, что сохранил и подхватил Рузвельт, назвав «Новым курсом»:
? намеренная инфляция и кредитная экспансия (считалось, что это ускоряет рост экономики);
? организация общественных работ (направление налогов на бессмысленное в этот момент грандиозное строительство дорог, дамб и электростанций);
? субсидирование строительства, сельского хозяйства;
? радикальное повышение налогов (то есть отбор ресурсов у тех сфер, которые были наиболее эффективны и нужны здесь и сейчас, и передача этих ресурсов на общественные работы и субсидии);
? регулирование размера заработной платы и рабочих часов (что не давало снизиться издержкам и выдавливало с рынка людей, готовых трудиться дешевле в период кризиса. Это создало безработицу и удорожило производство);
? жесткое регулирование экономики (в том числе принуждение предпринимателей к вступлению в соглашения, ограничивающие конкуренцию, – «кодексы честной конкуренции», принятие «Закона о восстановлении национальной промышленности»);
? тарифная война с другими странами;
? бездумная раздача денег разным слоям (ветеранам, афроамериканцам и т. д.);
? создание пирамидной системы социального страхования (когда каждый следующий платит предыдущему, и всё рушится, если следующих меньше, чем предыдущих);