— Значит благодарность вашего полковника больше, чем просто вежливость?

— Вежливость? Он обязан вам своей жизнью. Я обязан вам его жизнью! и жизнью его жены, и жизнью Генриха, его сына. Вы заплатили зрением. Да, это более, чем просто вежливость...

— Мне ничего не надо от него.

— Тогда вы глупец, потому что он может дать вам все, — мгновение Кених пристально рассматривал свое отражение в темных овалах очков Гаррисона. — Почти все.

Их третья остановка была в какой-то гостинице на горной дороге. Там они выпили пива и облегчились перед последним этапом своего путешествия. К этому времени Гаррисон чувствовал себя в компании Кениха очень уверенно, но он устал. Он ослабил галстук, расстегнул куртку и, откинувшись, дремал на заднем сидении, а огромный немец вел машину и мурлыкал в такт приятной музыке, доносившейся из радио.

Он еще дремал, когда они прибыли на место. Был ранний вечер, и где-то совсем близко слышался смех. Поднялся холодный бриз и принес сосновый запах, сладко разлившийся в горном воздухе. Слышались звуки всплесков и крики подбадривания: “Плыви, плыви!” из открытого бассейна с подогревом.

Выбравшись из машины, Гаррисон подтянул галстук, застегнул на все пуговицы форменную куртку и опять вручил себя заботам Кениха. Ему не вернули палку, а провели в здание, в лифт, по коридору и ввели в комнату.

Это был долгий день, долгий, как восемь месяцев. Он запомнил, как Кених сказал: “Спокойной ночи!” и добавил что-то о приятном завтрашнем дне.

Гаррисон нашел кровать и с радостью опустился на нее, снова ослабляя галстук и расстегивая китель. Он сбросил начищенные до блеска ботинки и задал себе вопрос, так ли они были блестящи, как бывали прежде. Хотя, какая разница?

Затем, как раз перед тем, как он уснул.., какая-то девушка с нежным голосом принесла ему стаканчик бренди, от которого ему еще больше захотелось спать. Девушка помогла ему справиться с одеждой, обращаясь с ним, как с младенцем. Нежно, словно могла повредить, она накрыла его прохладными простынями.

А затем...

— Доброе утро, — произнес все тот же нежный голос — голос той девушки. В нем слышался легкий немецкий акцент.

Гаррисон открыл глаза (он всегда делал так, автоматически реагируя на пробуждение) и услышал изумленное дыхание девушки. Он сразу же закрыл глаза и пошарил рукой в поисках темных очков — “наглазников”, как мысленно называл их. Как будто было недостаточно просто быть слепым, его глаза выглядели теперь особенно ужасно: совершенно белые и без зрачков. Ища на ощупь наглазники, молодой человек понял, что лежит совершенно голый, наверное во сне он сбросил простыни.

Найдя наглазники на прикроватной тумбочке, Гаррисон надел их и открыл пересохший рот, чтобы сказать что-нибудь резкое.., и проглотил слова, готовые вот-вот сорваться с языка. Девушка все еще была там, не двигаясь, она могла только наблюдать за ним. Он чувствовал ее присутствие, ее любопытство и его раздражение превратилось в ответное любопытство. Он впервые столкнулся с ситуацией, когда его захватили врасплох.

Очень хорошо, если ей нравится созерцать его обнаженное тело...

Он откинулся на подушку и непринужденно положил руки под голову. Само действие — сознательный показ себя, бесстыдная нагота — возбуждали его. Он потянулся вниз и тихонько похлопал свою восставшую плоть.

— Доброе утро, — ответил он. — Красавец, не правда ли?

— Пожалуй, да. — Она придвинулась ближе. — Ты не собираешься вставать? Или, может быть, хочешь позавтракать в постели?

Гаррисон усмехнулся.

— А это что, предложение? — спросил он. Теперь он напрягся частично от того, что хотел писать, а частично — от могучего эротического присутствия этой девушки. По тону ее голоса можно было бы заключить, что она была не меньше его взволнована как созерцанием его наготы, так и его восставшей плоти. Но, с другой стороны, должна ли она? Она раздела его, ведь так? Он почесал живот и поинтересовался, какими именно были обязанности девушки.

— Все, что угодно, — сказала она и села на кровать так, что до нее можно было дотронуться. Гаррисон протянул руку и тронул ее бедро. Ладонь коснулась ее ноги, а пальцы — кромки шорт. Он улыбнулся ей. Секундой позже, после того как он не убрал руку, девушка взяла ее и переместила на его живот. Сразу после этого она отдернула свою руку и вскочила на ноги.

— Ой! — почти задохнувшись, вскрикнула она. — Ты — голый!

Гаррисон не мог сдержать смех.

— Господи! Хочешь сказать, что только заметила?

— Ну, да, — ответила она с негодованием. — Не думаешь ли ты, что ты единственный в мире... Правда поразила его, как удар грома.

— Слепой! — закончил он за нее.

— Да, — сказала она. — Я — слепая. Гаррисон перегнулся через край кровати, нашел свои простыни и накрылся. Затем он снова засмеялся, но на этот раз гораздо громче.

— А что в этом смешного? — сказала она холодно.

— Послушай, извини, — ответил он. Когда я думал, что ты могла видеть меня, то притворился, что не возражаю против этого, — он снова засмеялся. — А когда узнал, что ты слепая, я накрылся простыней!