С осени 1678 г. «даточные люди» – крестьяне и холопы, выходившие на службу с дворянами нестройными толпами, – пожизненно записывались в полки. В 1679 г. все дворянство, кроме чинов Государева двора, обязывалось к постоянной службе в регулярных полках по военным округам (разрядам) под угрозой лишения поместий и самого социального статуса [223] . Действительная служба подразумевала денежное и хлебное жалованье, ставшее большим подспорьем для малоземельных дворян. Однако выплата его в полном объеме едва не поставила страну на грань экономического краха.

«Роспись перечневая ратным людем, которые в 1680 г. росписаны в полки по розрядом», показывает, что Россия могла выставить в поле очень большую регулярную армию. В ней насчитывалось (исключая Сибирь):

Рейтар 30 472 [224]

Только Государев двор с его сотенной службой и военными холопами оставался бастионом ветхой старины (в сумме 16 097 всадников).

Регулярная армия возникла на основе десятилетиями складывавшихся постоянных полков и военных округов. Она существовала не только на бумаге: в том же 1680 г. князь В.В. Голицын реально показал ее на южных рубежах, окончательно убеждая Турцию и Крым в необходимости примирения с Россией. В числе 129.300 русских ратников его армии было 52,5 % солдат и стрельцов, 26,5 % рейтар и драгун, по 8 % казаков и московских дворян. Одновременно гетман Самойлович выставил в поле ровно 50 000 левобережных казаков. Итого перед неприятелем замаячило чуть не 180 тысяч воинов при 400 орудиях (не считая казацких пушек) [225] .

Андрей Иванович Лызлов, служивший с 1678 по 1684 г. на годовой оклад в 30 рублей и собиравшийся на войну благодаря материальной поддержке отца, как и другие дворяне действительной службы, кормился во время кампаний на деньги и хлеб, выделяемые правительством. Опыт его отца позволял судить об огромных трудностях сбора этих средств и побуждал внимательнее присмотреться к экономической основе военной машины Османской империи, способной мобилизовать огромную армию.

В «Скифской истории» автор обобщил сведения многих авторов о системе тимаров (условных земельных владений, обеспечивавших султанам тяжелую кавалерию) и источниках «золотых солдат», поставив выводы о «воинской можности» Турции в прямую зависимость и от «пространства обладательства турецкаго», и от «богатств и доходов государственных» (ч. 4, гл. 7 и др.).

Представления об обновлении экономической и организационной основы Османской империи в конце XVI в., позволившем одряхлевшему было государству выйти из военно-политического кризиса и вновь активизировать завоевания, были особенно актуальны в 1680-х гг. Ведь под Вену Кара-Мустафа привел уже 200 000 ратников (включая силы вассальных государств), с лихвой перекрыв рекорд Голицына 1680 г.

В политико-экономических наблюдениях Лызлова особый интерес вызывают два: о стратегическом значении богатых торговых городов и огромном уменьшении доходов султана сравнительно с возможностями подвластных ему территорий, одно перечисление которых вызывает у автора ощутимые слезы зависти. Хотя писалась «Скифская история» уже в период регентства Софьи Алексеевны, а затем Наталии Кирилловны; не вполне обычные для дворянина экономические убеждения Лызлова явно восходят к комплексным реформам царя Федора Алексеевича «для общего блага и всенародной пользы».

Андрей Иванович убеждает читателя, что огромный недобор доходов с необъятного государства вытекает из заботы турок исключительно «о броне и оружии военном. А воины … множае пустошат и погубляют, нежели населяют и богатят страны подданных». Механизм разорения Османской империи в «Скифской истории» подтверждает от противного убеждение царя Федора Алексеевича, что благосостояние и защищенность каждого подданного является основой могущества государства.

Лызлов употребляет в этой связи излюбленный термин указов царя-реформатора: всенародство. Только если государь неизменно вещал в указах о «всенародной пользе» – то «Скифская история» показывает, каким образом турецкая военщина «ко убожеству приводит всенародство». Когда подданным, по словам Андрея Ивановича, «едва оставляют, чим бы могли глад точию утолити» – их лишают главного мотива к развитию земледелия и торговли: «надежды, яко не имут употребити не токмо богатств, их же бы могли приобрести трудами и промыслами своими, но ниже покоя малаго».

Написанная в условиях «начала мздоимства великаго и кражи государственной, которые доныне продолжаются со умножением» (по словам видного деятеля петровской эпохи князя Б.И. Куракина), «Скифская история» служит пророчеством опустошения страны от напрасной смерти множества людей, насильно принуждаемых обслуживать армию «на путях», на доставке военных грузов, на «галерах или катаргах» и т. п.: «ибо от десяти тысящей оных, иже из домов вземлены тамо бывают, не возвращается их в домы и четвертый части; погибает же их толико от нужд, и от изменения воздуха, и от трудов великих». Та же участь ожидала вскоре тяглецов России…

Царь Федор, как показало специальное исследование [226] , мог бы целиком присоединиться к утверждению Лызлова, что «основание доходов государственных – земледелство и труды около его, то бо подает основание художествам, а художества купечеству; егда же земледелцов мало, тогда всего бывает недостаток». Разоряет страну отсутствие государственного меркантилизма, отдающее все торговые связи в руки «жидов и христиан европских», малое число ярмарок и т. п. политико-экономические причины.