Даже не спрашиваю взорвались ее зубы или нет — какое это имеет значение.

— Чего хотел от тебя Шеф? — спрашивает Князь.

— Чтобы я на него работал…

— И ты, конечно же, не согласился?!

— Нет, и он приказал Мине меня убить, — отвечаю я и сглатываю подступивший к горлу комок. — Зачем одной рукой предлагать сотрудничество, а другой — пытаться убить?

— Я не могу влезть ему в голову, но очевидно, что покушения — элемент давления на тебя, и он уверен, что ты уничтожишь убийц! — веско заявляет Шувалов.

— То есть, он посылает приютских на верную смерть?!

— Именно!

— А они покорно подчиняются…

— Ты тоже пытался меня убить!

— Быть может, мне стоит дать согласие на работу с ним? — обреченно спрашиваю я.

— Это ничего не изменит…

— Он хотя бы перестанет посылать приютских на убой…

— Возможно, он убирает ненужных парней и девчонок твоими руками, а если ты согласишься — уберет своими!

— Я не соглашусь!

— Твой бывший Шеф уверен в обратном, — говорит Шувалов.

— Разорви меня Разделенный!

— Давай отставим предположения и вернемся на грешную землю! — произносит Князь деловым тоном. — Целью очередного покушения был я, и ответный удар Силой тоже нанес я! Ты в это время был в холле гостиницы и пил кофе с Княжной Трубецкой! Телеграф уже зачищают и редактируют, в завтрашних газетах выйдет нужная нам версия событий!

— Я не понимаю…

— Саша, просто доверься мне! — произносит старик вкрадчивым голосом. — Я не хочу потерять еще и тебя! Если выплывет информация, что Силой ударил ты, тебя уничтожат, даже не дожидаясь Инициации!

— Вы думаете, что я — Светлый или Темный, как и ваши сыновья?

— Не знаю, — честно отвечает старик. — Очень надеюсь, что сия участь тебя миновала…

— А если Инициация покажет, что я не цветной, вы меня…

— Убью! — подтверждает Шувалов. — Даже не сомневайся!

— Звучит обнадеживающе! — я не могу удержаться от злого сарказма. — Позвольте откланяться на этой оптимистичной ноте!

— Я не буду приставлять к тебе людей, чтобы ты не наделал глупостей?! — спрашивает напоследок Великий Князь, внимательно глядя мне в глаза.

— Это лишнее! — уверенно отвечаю я.

— Заберешь с собой? — Шувалов кивает на початую бутылку коньяка.

— Обойдусь, — отмахиваюсь я, встаю из неудобного кресла и направляюсь к двери.

Затем возвращаюсь, беру со стола бутылку «Шуваловского» и, козырнув, ухожу. На этот раз окончательно.

Плетусь привычным маршрутом по коридору и останавливаюсь перед входом в свои апартаменты. Даже не знаю, чего хочу больше: остаться в одиночестве или провести остаток дня с Ольгой. Открываю бутылку и отпиваю коньяк из горлышка.

Дверь открывается, и на пороге появляется Трубецкая. Внимательно смотрит на меня, затем переводит взгляд на бутылку. Недовольно хмурится, берет меня за руку и затаскивает внутрь. Я не сопротивляюсь и покорно плыву по течению. Наверное, сейчас мне нужно именно это.

— Еще недавно я говорила тебе, что напилась бы с кем угодно, только не с тобой, помнишь? — спрашивает Ольга, забирает у меня бутылку и делает большой глоток. — Я передумала!

Она протягивает мне коньяк и ждет ответа. Несколько мгновений я размышляю, а затем отрицательно качаю головой.

— Напиваться не буду!

— Мне уйти?

Я снова качаю головой.

— Останься, в одиночестве мне будет совсем тоскливо…

Ольга подходит ближе, обнимает и прижимается своей щекой к моей. Через ее плечо я смотрю в панорамное окно. Внизу расстилается огромный город, в котором я прожил десять лет, и которого практически не знаю.

Еще недавно я мечтал, что наступит время, когда я смогу гулять по тихим улочкам Московского центра, посещать театры, картинные галереи и музеи, ужинать в многочисленных ресторанах и кафе — жить свободно, а не прятаться как крыса в глубоком подземелье.

Я оказался на вершине мира, но ничего не изменилось за исключением места обитания и кукловода, в руках которого нити, тянущиеся к моим конечностям. Все, что я могу — любоваться Москвой с высоты птичьего полета, а не только изучать ее карты при планировании операций. Я такой же узник, как и прежде.

Обнимаю Ольгу за талию и веду ее к панорамному окну. Мы садимся в широком проеме друг напротив друга, Трубецкая делает несколько глотков и отдает бутылку мне. В синих глазах отражается небо, и оттого они кажутся бездонными.