Помню многое, важное и неважное, но особенно помню, как Лёва сделал мне предложение. Мы сидели в уютной теплоте его машины, была весна, больше похожая на осень, после солнечного Будапешта мне всё казалось бесконечно мрачным временем года большого и неприветливого города.

Как-то прочувствованно и без излишних слов Лёва спросил, могу ли я стать его женой. В голове выстроились все сюжеты, позаимствованные из кино и литературы: герой с рапирой и в кружевных манжетах в угоду моде стоит коленопреклонённый, а она, то есть я, – сама Джина Лоллобриджида, и не менее того! Смешно, да и только. Собралась с мыслями, прислушалась к себе – теплом отозвалось сердце; выдержала приличную случаю паузу и сказала: «Да». А дальше бегущей строкой азбуки Морзе в голове, ту-ту-ту: «У меня будет Муж, я стану Женой, у меня будет Муж!» И невозможность оценить и осознать всю важность этого нарождающегося события.

А ведь перед глазами пример родителей: «Это – навсегда». И в памяти другое, из сказок: «И жили они долго и счастливо».

Мы поженились 1 июля 1978 года. Лёва был в расцвете творческих сил. У него уже совершенно сложился свой стиль, репертуар и желание и возможности выбирать из лучшего материала того времени. Были желанные авторы и творческие связи… Было и многое из того, что называется «не хочу, но надо» из штатного репертуара солиста Гостелерадио, но параллельно нарисовалась гастрольная жизнь с друзьями из коллектива «Мелодия», с живым звуком, усатыми парнями плотной комплекции (а как иначе выжмешь нужные звуки из духовых?), известными и опытными профи в музыкальном мире. Только успевай вертеться и записывать новые песни. Репетиции, гастроли, съёмки. Работа нон-стоп. Но какая работа!

Духоподъёмная и такая, что ни на что не променяю. Я была только свидетелем и сочувствующим наблюдателем этого живого процесса. Дома нервы и выучивание текста, вечером прямой эфир и ни следа в той благополучной, почти безупречной картинке от утренних треволнений и забот, на одном дыхании.

Потихонечку мы узнавали друг друга лучше, притирались, появлялись общие увлечения. И конечно же совместный отдых, чаще почти всегда вдвоём. Всё в нашей семье устроено именно таким образом: год отдаётся работе, а когда подступает лето, приходит время для отпуска и, конечно, моря и пляжного отдыха.

Ездили тогда на Чёрное море, выбор был такой: Сочи или Ялта. Предвкушение сочных фруктов и тёплого моря согревало нас. Собирались надолго, на законные двадцать четыре дня. Всё тогда было выстроено в государстве понятно и по вертикали: понятные «хорошо-плохо», внятная культура, образование и социальная регламентированная жизнь. Она катилась, а время в ней текло мощной струёй, и казалось, не кончится никогда.

В свой длинный отпуск собирались с теннисными ракетками, планами сделать всё, что не успевалось за год, а именно: отдохнуть, наплаваться вдосталь. И дни продлевались, дробились на половинки обеденной сиестой и прописанным санаторными врачами сном у моря. И ведь правда работало: приезжали обновлёнными, переполненными щедростью природы и создателя этих дивных мест. Незатейливые шашлычок, вкус арбуза на губах под шелест и журчание набегающей и отступающей волны, перекатывание мелкой гальки и ощущение себя в самом центре этого всего, полноты жизни… И с грустью – расставание до следующего раза.

В моей семье мама пекла немного, но только по большим праздникам, а таковыми считались Новый год и папин день рождения 23 февраля (хотя на самом деле он родился 22 февраля, но записали следующим днём). Это был коронный «Наполеон» (без повязки на глазу, а-ля Нельсон-Кутузов). Приготовление шло в несколько дней. Запекались бумажной тонкости коржи со вздутиями, пузырившимися наподобие лунных кратеров – так казалось детскому воображению. Затем варился заварной крем сливочного цвета и ванильного вкуса. Вымазывался на коржи, отстаивался и только потом, после нескольких дней, проведённых в предвкушении, попадал на стол… Так создавался праздник.

В каждой семье свои особенности и праздники. В моей был ритуал Нового года с обязательным приготовлением всяких вкусностей: песочных трубочек с яблочным или сливовым повидлом и «Наполеона». У Лёвы в семье всё было проще. Сладкого и вкусного ему хотелось всегда, особенно в детстве, и потом, когда надо было быть в форме, тоска по заветному приобретала смешные формы. Память подбрасывает новые картинки. «Изголодавшийся» Лев как-то после гастролей, сидя на кухне, смотрит претолстенную, в сером твёрдом переплёте, кулинарную книжку. Я мирно готовлю обед. Ему ждать невмоготу. Мои правильные нежирные блюда поперёк горла. И вырываются стенания-упрёки из голодного горла: «Вот ты мне никогда такого не готовишь!» Идёт в ход из-под руки перечисление оглавления: блинчики (начинок не счесть), шанежки дрожжевые и так далее…

Думаю: «Ну надо же, мне его слабости из его голодного детства совсем не понять и не почувствовать. Всего-то двенадцать лет разницы, и совсем другая жизнь…»

Да, хлебнул он сполна, и, когда начинает вспоминать, мне кажется, что я с другой планеты.

Непредвзято. Взгляд со стороны. Смотришь Лёве в лицо и думаешь: всё такое правильное, и снаружи, и внутри, но… скучно при этом не становится. Нет у него на лице этакого самодовольства правильного человека, когда видно, что «хорошего человека» делает не только правильно проживаемая жизнь, но и соответствующая должность, желательно в рангах повыше. А так, без должности… трудно быть самодостаточным, а вот он хорош сам по себе в своей первобытности… Ну не появляется у него лощёность самодостаточности, скорее, естественность во всём. Глаза разные день ото дня, в зависимости от самочувствия и успехов от подведения итогов во внутреннем мире. Бродит Лев в этом внутреннем мире часто, почти всегда, но никогда не делится, какой у него там ландшафт!

«Надо поговорить» не звучит. Вызывать его надо оттуда громким звуковым сигналом. По телефону здорово удаётся. Потому что Лёва у нас по сути телефонист. Лёва и трубка на ухе – два сроднившихся предмета.

В остальное время лучше всего соединяется с ним микрофон! Не слушать, так производить звук, все его оттенки и нюансы может хорошо. Вещает так, что за душу берёт. Тут он наловчился – непревзойдённый мастер.

Лёва и ложка (читай: вилка и нож) рядом не стоят. Всё с ними никак не складывается роман. Пользуется скоро, наспех, словно кто-то из-за спины его торопит и подталкивает: «Быстрей, ещё быстрее!»