Полувеком раньше она была колдуном, который в итоге оказался сказочником. Впрочем, тип, которым была Маша, был нормальным человеком по меркам того времени, а меркам этого — полным безумцем. По всей видимости, колдовать тогда пытались все, одновременно с этим попрошайничая, при первой возможности убивая невинных путников, сочиняя былины и бегая на четвереньках в попытках быть похожими на волков.

Эту особь, судя по всему, звали просто "Эй, ты", поскольку родители не удосужились его как-то назвать. Целыми днями Мария в облике дикаря, укутанная в грязные клочья бороды, ходила по полям и лесам, питаясь грибами и ещё чем-то непонятным, громко вскрикивала и орала нечто похожее на песни.

Раз в месяц, когда над равниной наливалась светом огромная полная луна, в голове Эй-ты что-то переключалось, и он приходил на берег океана (это было северное море, будто бы в районе Дании, Исландии или Кольского полуострова), где из воды торчала, будто палец, пустая бесплодная скала.

На скале жил ещё один такой оборванный дурик, как и Эй-ты. Незнамо какими путями он выбирался на побережье, и они с Эй-ты садились и начинали что-то отдалённо напоминающее поэтический поединок перед самими собой.

—Тупой придурок Зигфрид воткнул свой меч по пьяни, да прям между камнями, — орал, к примеру, Эй-ты какую-то сказку времён Древнего Рима, незнамо как попавшую к нему и выдаваемую за собственное сочинение, — И вытащить не мог! И вытащить не мог! Ходил он до деревни и тряс он подмастерье, чтоб помогли ему. А меч застрял там крепко, не вытащит никто!

—Главное, не бросай, в куст меня не бросай, — исступлённо перекрикивал его другой сказочник, колдун и псих со скалы в одном лице, — брось меня хоть куда, в куст меня не бросай!

Песни сопровождались плясками, а когда ноги уже не держали, друзья-приятели падали и засыпали.

"Интересно, это он переврал легенду о короле Артуре или у нас её за века переврали так, что мало не покажется?", — подумала девушка, — "Лис — это король Артур? Очень романтично, но вряд ли, я с ним не встречалась. Или встретиться можно не лично, а в рассказанной истории?" Она крутнула колёсико меморизатора дальше.

Маше казалось, что дно пробито, и быть более бестолковым существом, чем Эй-ты, нельзя. Но она ошиблась.

В жизни перед Эй-ты, если её можно так назвать, Маша прочно сидела в камне.

Мысли были тягучи и редки, и Марии, сидящей перед прибором, приходилось ловить информацию по ощущениям и каким-то затаённым смыслам.

Выходило, что вместо того, чтобы отчитаться о прошедшей жизни в БИМПе, личность Маши, овеянная каким-то флёром идей о том же короле Артуре, нырнула в камень и сидела там... Боже, около тысячи лет. Сидела и ждала. Чего ждала?

Логика была безупречно безумной: если Артур воткнул в камень меч, который стал потом так знаменит и который столь много атлетов пытались затем вытащить, значит, я приобрету огромную значимость, если проникну подобно мечу в камень и буду ждать, пока найдётся мой принц, который прискачет меня спасти".

Принц не прискакал. Зато, поскольку камень стоял на солнечном пригорке у лесной дороги, за тысячу лет множество усталых путников — разбойников, кустарей, крестьян — садились на него погреть свою пятую точку.

"Опять король Артур", — взяла на заметку Маша, — "Значит, это что значит. Наверное". Дальше её мысли пока не пошли. С кем мог встречаться камень? С пятой точкой Лиса? Может, он костерок там развёл, пикничок организовал, похвалил каменюгу за помощь и тепло?"

"Очень смешно, — буркнула про себя Маша, — давайте лучше посмотрим, что будет дальше".

Дальше Маша была в носителе какого-то неимоверно скучного раба времен заката Римской империи. Она, а точнее, он, был одет в неизменную тунику и шерстяной плащ и ишачил с утра до ночи на хозяйских плантациях. Раб был измотан, в какую бы часть жизни Маша не крутила колёсико меморизатора.

Маша покрутила раба до его детства, и оказалось, что он родился от рабыни и уже рабом. Девушка морщилась, когда смотрела, как она с размеренностью жующей коровы поедала солёные оливки и бобовую кашу, а потом валилась спать посреди нескольких таких же полумёртвых тел.

Ну как, скажите, здесь искать Лиса? Стоит ли видеть его в ряду таких же бедолаг, как Кабибр (так её звали)? Или присматриваться к хозяину, изредка проезжающему вдали, настолько далёкому, что и не плохому, и не хорошему? Или заглядывать в глаза десятникам, что гоняют их плетью и уж точно предназначены судьбой для нанесения побоев?

"Чёртова теория девяти жизней, убиваю время — и на что? На какую-то сказку. Скажи — засмеют". Лишь пару раз жизнь раба расцветилась чем-то похожим на радость — в первый раз, когда хозяин приехал с одной из войн с победой и два дня угощал всех рабов вином из собственного подвала. Первый раз попробовавшего вина Кабибра развезло, ему резко стало весело и беззаботно, его язык развязался, он ходил и приставал то к одному коллеге по несчастью, то к другому, рассказывая свою немудрёную жизненную философию.