Колоски

Завершение плетения.

Обозначения мер и весов адаптированы к Миру читателя, сходство персонажей с вашими знакомыми случайно и говорит только о том, что Мир тесен.

— Райнэ, на-райе! Мы собрались здесь по весьма прискорбному поводу: вчера вечером сбылась мечта. Это была хорошая мечта, скромная и ненавязчивая. Она существовала долго, и никому, ни одной живой душе, не мешала жить так, как этой душе хотелось. Она просто была. А теперь она сбылась, и её не стало. Увы. Она могла просуществовать ещё долгие годы, и все мы были бы этому только рады, потому что, когда мечта есть — это хорошо. Без мечты жизнь становится пресной, некоторые даже и не представляют себе такую жизнь — без мечты. И она скрашивала бы жизнь не одному поколению наших потомков, но — увы, нашлись злопыхатели, и мечты, нашей мечты не стало! О! Эти злодеи поступили коварно! Они не пытались дискредитировать нашу мечту, или сделать из неё жупел! И запретной не пытались они сделать её, ведь тогда многие из нас смогли бы сохранить мечту в душе своей, и мечтать тайно! Нет! Не пошли эти злодеи по такому простому, но сомнительному пути, а сработали наверняка: затратив уйму средств и времени, они претворили нашу мечту в жизнь. И вот, до конца претворённая и навеки сбывшаяся, лежит она перед нами. Какое горе! Земля тебе пухом, вода тебе шалью, вечная тебе память, мечта наша! Оплачем же её, райнэ!

— Как бы тебе объяснить… Нас потому часто и называют нежитью. По большому счёту мы не живём, хоть и существуем. Мы просто есть. Мир проходит мимо нас, не затрагивая нашей сути. Люди, эльфы — все меняются с течением времени. Люди быстро, эльфы в десятки, сотни раз медленнее, но меняются. Вы можете обидеться, озлобиться, а можете стать мягче и добрее — а мы не можем. Мы статичны. Мы можем изменять Мир, а он нас — нет. В этом и наша сила, и наша слабость. Посмотри на Грома, вспомни, что он тебе рассказывал. Он древнее, чем можно себе представить в здравом уме, но при этом он такой, каким был в день поднятия во Жнеце. И запомнил он из бытия на удивление мало. Он до сих пор помнит жену и детей, помнит свой Бриз — то, что было важно для него при жизни. А шесть тысяч лет, что были после, растаяли, как туман. Лягушонок что-то всколыхнул в нём из тех времён, но именно из тех, из живого прошлого. Это ассоциация в памяти, понимаешь? Он нёс его на руках, как ребёнка, когда спасал. Нёс достаточно долго, чтобы ассоциация сработала, и возник отклик. Но не эмоциональный отклик, это выверт сознания, причисливший эльфа к той его семье, из Бриза, фокус психики — но не более. И Грому всегда будет тридцать девять. Всегда, понимаешь? Ему уже шесть тысяч лет тридцать девять, и следующие шесть тысяч лет ничего не изменят. Нет, он многому научился — кузнец Гром мечником не был, да и знания новые появились — но! Это развитие интеллекта, сбор навыков, а взгляд на мир остался прежним, и останется, как бы этот мир ни изменился — а это уже слабость. Неспособность к адаптации — огромная слабость, даже притом, что немногое в Мире может нам повредить. И это не от того, что Гром ординар, ле Скайн, по сути, такие же. Я не меняюсь, Лиса. Изменяется твоё восприятие меня, потому что меняешься ты. И я бессилен, вот что я пытаюсь тебе объяснить. С любым другим человеком или эльфом я могу сыграть, изобразить что угодно — тоску, страсть, ревность, негодование, пылкую и вечную любовь — но именно изобразить. Это будет от ума, просчитанный сознанием ход, проще говоря — враньё. Но ты Видящая, с тобой это не прокатит, так я и не пытаюсь! В одном ты со мной всегда можешь быть уверена: я никогда не буду пытаться тебе врать. Да, кристальная честность зачастую равна глупости, тебе ли не знать — но, что же делать? Я нежить, Лиса. Не надо требовать от меня того, чего у меня нет, и быть не может. Я считаю тебя своей и оберегаю от всех прочих — но не из ревности. Стоит тебе сказать «нет», и я отступлю без слова, если такова твоя воля — но не из уважения к ней или из собственной гордости. Я сделаю для тебя всё, что хочешь, если это физически возможно — по крайней мере, постараюсь — но всего лишь потому, что пока хорошо тебе — будет хорошо и мне. И человеческая мораль здесь ни при чём, не работает она с ле Скайн. Мастер Корнэл любит порассуждать об истинной любви, он считает, что она доступна всем, и нам в том числе. Я никогда не спорю, но считаю это самообманом. Иллюзией. Не удивляйся, создавать иллюзии — свойство любого разума, даже напрочь лишенного эмоций, а не только отрицательных, как у нас. И кто я такой, чтобы лишать моего хорошего друга Корнэла его иллюзий? Это было бы жестоко, тебе не кажется? Но, думается мне — то, что он принимает за истинную любовь — просто дружба. Настоящая, но всего лишь. Голод по общению с определённой личностью, ты наверняка понимаешь, о чём я, ты ко всем друзьям так относишься. А любовь — нечто другое, я помню, был же и я когда-то жив. Твой брат прав: жизнь со мной — сделка, и я тебе сразу об этом сказал. Сделка обоюдовыгодная, но до тех пор, пока ты, и только ты одобряешь и принимаешь её условия. Я не могу решать за тебя. Не из-за того, что ты жива, а я нет. Не в праве, мол, мёртвые решать за живых — это чушь, постоянно решают. А потому, что чисто человеческая поговорка «насильно мил не будешь» для ле Скайн верна на все триста процентов, ты же понимаешь. И я не знаю, что делать, Лиса. Ты говоришь, что твоя хандра не имеет ко мне отношения, но, поверь: всё, что тебя хоть как-то касается, имеет ко мне самое непосредственное отношение. Тебя не устраивает этот мир? Скажи, как его переделать — я постараюсь! Но, увы, не из человеческой любви, а потому, что я эгоист и прагматик до мозга моих старых вампирских костей.

Вот такой вот монолог, исполненный в лучших традициях — с бережным держанием за руку, всё всерьёз, проникновенным тоном. И это спустя три года совместной жизни! Лиса не знала уже, смеяться ей или плакать. А всего-то — ляпнула, что хочется большой и чистой любви! Никогда она не говорила с Доном о любви. Никогда. Никогда не спрашивала, любит ли он её — примерно знала, что услышит в ответ. А тут вот сорвалось с языка — вот и получила на всю катушку. Хоть бы не так серьёзно всё это излагал, чесслово! Как лекцию прочитал! Ещё говорит, что не меняется — а где же знаменитое чувство юмора? С молоком выпил? С кашей точно не съел — не едят вампиры кашу! Да знаю я, почему ты со мной живёшь, и зачем я тебе нужна, тоже знаю, но, чесслово — я ещё знаю и то, почему Я с тобой живу. А вот ты этого не знаешь. И не узнаешь, потому что я тебе не скажу. Потому что ты, бедный, не будешь знать, что же тебе делать с этими моими признаниями. Как бы не получилось, что я ещё больший эгоист и прагматик, чем ты. Потому, что для вампира такие взаимоотношения естественны, такова его натура, а вот для человека… Даже с учётом того, что Видящая, и то нехорошо. Нда-с, циник вы, благословенная Мелиссентия дэ Мирион. А что делать? Хандра — да, имелась, и действительно никак Донни не был в ней виноват. Маялась Лиса уже целую зиму какой-то невнятной тоской по чему-то непонятному ей самой, вроде бы большому, светлому и несбыточному. Этаким смутным недовольством — то ли собой, то ли окружающими, то ли всем вместе. И сама себе боялась признаться, что ей просто-напросто… скучно.

За восемь лет одинокой жизни она привыкла каждый день брать с бою, и выигрывать его — сжав зубы и упрямо прищурившись, всем напряжением сил. Наперекор судьбе, вопреки проклятому Дару, который ей эту судьбу диктует. Не пытаясь самой себе что-то там такое доказать — глупость какая! — а ради двоих детей, которые от неё зависят. Именно потому, что зависят и именно от неё, самой-то, честно говоря, было совсем всё равно, и жить не очень-то и хотелось. Но Птичка с Никой — вот они, и она старалась изо всех сил. Чтобы всё — не хуже, чем у других, а может и лучше. И научилась не жить, а выживать, и гордилась своим умением. А потом в несколько сумасшедших дней, когда разум и эмоции не успевали за событиями, и не хватало уже сил выдерживать постоянную смену радости и страха, жизнь вдруг изменилась капитально. Вдруг стало много денег, из-за этого исчезла масса проблем, и появилось свободное время. Пару лет она была растительно счастлива, будто плавала в блаженном киселе, в постоянной эйфории. У детей теперь было всё, только пожелай, а она смогла посмотреть Мир. Где она только ни побывала! И на берегу океана, и в горах, и в лесу бывших на-райе, ушедших на покой! Нет, в Квалинести их, конечно, не пустили, но и без того было здорово. И ещё много где побывала, Дон постарался. И постепенно поняла, что общее связывает эти места. Ей там совершенно нечего было делать. Поглазеть, конечно, интересно, попробовать на зуб, на ощупь — и… и всё.

Оказавшись на берегу океана в первый раз, она была потрясена. Два дня зачарованно сидела на скалах, глядя вдаль, слушала прибой и крики птиц. На третий день собирала камушки и скакала в волнах. На четвёртый быстренько искупалась и улеглась загорать с книжкой. Всё.

Зелёная луна в горах и переливы света в изломах льда вблизи вершины останутся в её в памяти, наверно, навсегда, по крайней мере — надолго. И скалы с кажущейся головокружительной невесомостью уходящие в небо. И покров облаков, оставшийся под ногами и лежащий ватным ковром, комковатым и неровным. И яростные, неистовые краски заката НАД облаками, чистейшие и прозрачнейшие, внизу такого не увидишь. Величественно, безумно красиво, но… повторить не хотелось — уж больно холодно. И мышцы потом болят — все, о каких и не подозревала, что и существуют-то такие в организме!

Тропический лес эльфов запомнился влажной духотой, вкусом незнакомых фруктов и опасливыми взглядами обитателей. Как быстро отошли эти бывшие на-райе от своих мирских привычек! Правда, потом опасаться их перестали, и создалась та атмосфера лёгкости и изящества, из-за которой люди и тянутся к эльфам, но… Опять интереса Лисы хватило всего на пять дней. Красиво, спору нет — все эти каскады зелени, и сумасшедшее буйство цветов, и поющие ручьи — и что дальше? Даже о поставках фруктов договориться ни с кем не удалось, потому что, блин, экспериментаторы хреновы эти эльфы, и что у них в следующий раз вырастет, даже они сами предсказать не могут — какие уж тут поставки! Как поставят… Объясняй потом посетителям, что вот эта толстая и короткая синяя колбаса в зелёную точечку — почти то же самое, что позавчерашний зелёный шарик в лиловую крапинку. А нехорошо вам, благословенный, было от красного бублика, который в жёлтую полосочку…

А приёмы и балы во Дворце — вообще, извините, караул! Не для человеческих ушей, глаз и носа. Как-то всего слишком много — и звука, и цвета, и запаха, поэтому быстро утомляет, и хочется домой. Вот Дворцовый парк — приятное место, но… Там тоже абсолютно нечего делать. Всё уже сделано, приложения сил не найдёшь, и не старайся. И сделано гораздо лучше, чем может человек. Вот в этом-то и дело.

И Лиса со страшной силой похвалила себя за то, что отказалась от предложения Дона, которое он сделал буквально через неделю после своего возвращения — продать корчму и переехать в Столицу. Средства, мол, позволяют. А Лиса отказалась, хоть тогда и не смогла внятно ответить — почему. Вот не хотелось ей, и всё. И только побродив порталами по Миру, смогла озвучить то, что раньше ощущала подсознательно: в отличие от всех остальных мест, здесь, в «Золотом лисе», она была нужна. Рола с помощью Зины, своей старшей дочки, и новой официантки Ольги запросто справлялась с корчмой в отсутствии Лисы, но каждый раз при её возвращении с таким облегчением вздыхала и провозглашала Славу Жнецу, что Лисе даже совестно становилось за свою отлучку. Да даже и без учёта корчмы — это был дом, а в собственном доме всегда дело найдётся, даже если деньги девать некуда. И отказалась. И даже дровяную плиту ломать не дала. Летом, конечно, жарко от неё, но по холодам в самый раз. И запах дыма очень правильную ноту добавляет. Как же так: корчма — и без дыма? А на лето — да, на лето можно эту новомодную купить, на печатях, которая звуком как-то там греет. А переезжать — да ни за что. Ну, и ещё была причина не уезжать из Найсвилла, но о ней Лиса предпочитала пока не распространяться.

Жить с Донни оказалось легко и просто, зря она нервничала. И какая-то особая забота была ему совсем не нужна, Дон и сам о ком угодно мог позаботиться, спасибо, только не жалуйтесь потом, ладно? Когда почувствуете себя со всех сторон Доном озабоченными… А от Лисы ему нужно было всего лишь чуть больше, чем просто хорошее отношение. Это было просто — его не за что было не любить. Он был неизменно добродушен и внимателен с Лисой, всегда очень заботился о её душевном равновесии. Лиса понимала, почему он это делает, но, всё равно, было приятно. А прошептанное им с охотничьим радостным азартом короткое «Моё!», вместе со стальным, но бережным объятием, каждый раз накрывало Лису сладкой жутью, и окончательно ей становилось наплевать — зачем, почему… И где. Вот совсем, хоть на площади! Но в выборе места и времени Дон всегда был аккуратен, и, хоть выбор и бывал неожиданным, ни разу не пришлось Лисе покраснеть под чужим любопытным взглядом. На растаявшую и забывшую себя Лису дозволялось смотреть только Дону. А со стороны он и вообще казался идеальным мужем! Да, вампир, да, каратель, и что? Не вас же карает, а бандитов? Он где-то тут был, позвать? Сами ему и скажете… А вы, случаем, не бандит, нет? Уверены? А ручку позвольте? Я, понимаете ли, Видящая — так, случайно, по совместительству. Нет? Не хотите? Ну, куда же вы так резво?