«Все нормально, – увещевала Марьям колотящееся сердце. – Всего лишь анимашка, как футболка у Багира. Нечего тут бояться».

Она еще раз топнула ногой – кабан вновь пришел в движение. Досматривать жуткое зрелище не стала – двинулась дальше: вряд ли это удастся отковырять от стены на продажу, да и «анимашками» уже никого не удивишь.

Вдруг из комнаты неподалеку донеслись голоса. Марьям бросилась на звук, радуясь, что отыскала подельников, но, повернув за угол, поняла, что голоса принадлежат кому-то другому: один, детский, канючил, а другой, мужской, увещевал.

– Но я не хочу!

– Это не больно. Как le moustiqe… как же. Комaг’ик, вот! – У говорившего был сильный акцент: он ставил ударения на последний слог и раскатисто грассировал. – А потом быть как paradis. Ты игг’ать, сколько хочешь; есть сладости и никогда не быть стаг’ый. Как Петег’ Пан. А мама – как Венди.

– А мои друзья? Они будут с нами?

Марьям приникла к косяку, чтобы рассмотреть говорящих. Игрушки и детали конструктора на полу выдавали в комнате детскую. На кровати сидел мальчик лет пяти, а мужчину загораживала дверь, и можно было видеть лишь широкоплечую тень.

– Дг’узья… не нужны. Они быть стаг’ый, скучный. А ты навсегда быть юный, mon enfant…

– Papa, там…

Малыш поднял глаза и встретился взглядом с Марьям. Та отшатнулась, а тень у кровати бросилась к двери. Сердце Марьям прыгнуло под гортань. Бежать! Она рванула по коридору обратно к лестнице. Или нет? Где этот чертов кабан? Знакомой картины нигде не было, а шаги преследователя звучали все ближе. От отчаяния она заорала что есть мочи.

Дом, и без того огромный, в неверном красном свете казался лабиринтом аттракциона ужасов в Сочи-парке. Багир распахивал двери в поисках кабинета, но натыкался то на фитнес-зал, то на джакузи, а то и вовсе на стоматологический кабинет.

– Буржуи!.. – завистливо протянул Багир.

Неожиданно из дальней двери высунулась женская ножка – стройная, в атласном чулке, который, однако, оставлял обнаженной стопу и изящные пальчики.

– Машка, сучка! – выдохнул Багир, в штанах стало тесно. На Марьям могло «нахлынуть» в любой момент, но особенно она обожала «это дело» в местах экстремальных; превращалась в натуральную тигрицу и сама же потом ревновала к оставленным ею в беспамятстве царапинам и засосам. – Ну, держись!

Добежав до заветной двери, он распахнул ее и застыл на пороге.

– Ой, извините!

Девушка была Багиру не знакома. Раскинувшись на лежащей на полу шкуре барса, красавица играла пушистым лисьим хвостом, торчавшим у нее из… откуда и должен расти хвост. Накладные, лисьи же, ушки, рыжая копна волос. Зеленые глаза блестят сладостной поволокой, шоколадные соски торчат колом. Девушка игриво расстегивала молнию на латексных трусиках – медленно, по миллиметру открывался выбритый лобок. Зрелище настолько захватывало, что Багир едва обратил внимание, что обстановка комнаты не подходит для любовных утех: с потолка свисают цепи с крючьями, у стен стоят рамы с растянутой для дубления кожей.

– Добыча ждет, ma cherie! Давай, освежуй свою лисичку!

Багир невольно облизнулся, безотрывно наблюдая за мучительно-медленно опускающейся собачкой молнии; вот озорным язычком показался клитор… Поглощенный зрелищем, он не сразу услышал легкое жужжание за спиной – будто от бормашины.

Алик заблудился. Вереницы чучел, оружия, гобеленов, пузатых комодов и замысловатых торшеров самоповторялись из комнаты в комнату. От изобилия мелких деталей, обесцвеченных багровым полумраком, начинала болеть голова. Он поймал себя на мысли, что в доме совсем нет запахов – как в стерильной палате больницы. Разве антиквариат не должен пахнуть кожей, старым деревом, хотя бы пылью? Вдалеке разнесся женский крик:

– Помогите!

«Марьям?!»

Алик побежал на голос.

– Машка! – звал он, но безрезультатно. «Дама в беде» продолжала звать на помощь, где-то плакал ребенок. Он кое-как сориентировался в пространстве, вынырнул в коридор и увидел на другом его конце окровавленную фигуру со свертком в руках. Первым порывом было убежать прочь, но зачатки мужской гордости взяли верх.

– Сюда! – позвал он, и фигура, будто услышав его, побежала навстречу.

Он запоздало разглядел страшную рану на животе, видневшуюся в распахнутом халате; наружу лезли сизые внутренности. Алика затошнило. Искаженное гримасой ужаса лицо было ему хорошо знакомо по многочисленным фото из тех времен, когда горячая косплеерша Фокси еще не стала женой Франсуа Магне.

Та бежала, поминутно запинаясь, наступая на край одеяла со слониками, в которое был завернут какой-то, видимо, очень ценный груз. Алик успел сделать несколько шагов навстречу, когда несчастная наступила на пояс халата и грохнулась на пол. Одеяло размоталось, и содержимое рассыпалось по полу, оказавшись нарубленным на куски детским трупом.

– Мой малыш! Помогите! – рыдала она в лицо скованному ступором Алику.

Не до конца осознавая зачем, он протянул руку к голове, подкатившейся ему прямо под ноги. Пальцы коснулись пустоты; слипшаяся от крови непослушная шевелюра запикселила, развалилась на отдельные полигоны. Он отнял руку, и голова вернулась в нормальный вид. Алик усмехнулся и ткнул пальцем в застывший мальчишеский глаз – снова пиксели. Потом не удержался, сомкнул пальцы на торчащем соске жены Магне; и почти пожалел, что вновь ничего не ощутил.