Шрифт:
– Сказал, что душу выпью, – совершенно серьезно ответил гипнотизер, и эта его фраза кирпичом запала Дыбе в сознание, стукнулась о стенки черепа. Легкое балагурство и желание договориться без рамсов тут же сошли на нет.
– Ты в городе человек новый, поэтому пока отделаешься предупреждением. А впредь за метлой следи, когда с уважаемыми людьми разговариваешь! – с каждой фразой Олег наклонялся все ниже и в итоге едва ли не уперся в бледный лоб прибалта. – Теперь я – твоя крыша. Секретутке своей скажи, чтоб все бабло за февраль в пакет сложила. Это за базар твой гнилой. За остальные месяцы – порешаем, не ссы. Я не жадный. Дошло или пояснить для тупых?
– Я вам, шакалам, ни копейки не дам, – с напыщенной аристократической гордостью отвечал Сайдулас, растягивая гласные.
Дыба не был настроен на долгие диалоги. Инстинкты сработали раньше мозга: низкий лоб тяжело врезался гипнотизеру прямо в нос, и тот жидко лопнул раздавленной ягодой. Тощий свалился с кресла, застонал, прижимая руки к лицу. Сжав кастет в правой руке, Олег в последнюю секунду испытал гадливую жалость, левой наподдал гипнотизеру по печени, ткнул беззлобно каблуком под ребра.
– Слушай сюда, вафля. Даю установку – теперь ходишь подо мной. За несговорчивость ставлю на счетчик. Завтра мои приедут, ты отдаешь им два куска зеленых. День просрочки – десять процентов. Не отдал до конца месяца – пеняй на себя. Ты усек?
Гипнотизер кряхтел и отхаркивался, поднимаясь на ноги, – живой. Он отряхнулся, с вызовом поглядел на Дыбу, после чего принялся декламировать, сглатывая кровь:
Воздух воспаленный, Черная трава. Почему от зноя Ноет голова? Почему теснится В подъязычье стон? Почему ресницы Обдувает сон? Духотой спаленных Губ не освежить — Валентине больше Не придется жить. [7]7
Фрагмент соцреалистической поэмы «Смерть пионерки» Эдуарда Багрицкого.
Закончив, Сайдулас резко провел двумя пальцами опешившему Дыбе по векам – среди детей такая подлянка называется мультиками. Перед глазами Олега действительно заплясали серые круги. В горле запершило, будто там лопнул ком из сырой земли и плесени; Дыба закашлялся.
– Слышь, чепушила, ты оху…
– Теперь ты тоже на счетчике! – провозгласил гипнотизер.
Бил его Дыба долго: старательно валял ногами по линолеуму, наступал на пальцы, до хрусткого доханья колотил по ребрам, таскал за волосы, тыкая разбитым в квась лицом в стены.
– Вот так-то, мля. Завтра жду два куска зеленых, и не дай тебе бог просрочить, сука. Фокусник херов…
Отдуваясь, Дыба наконец выпрямился. Порядком вспотевший после расправы, он вышел из офиса, хлопнув дверью, а вслед ему испуганно пялилась очередь. Уже добравшись до Широкого, проверил пейджер. Прочел сообщение, достал «моторолу» размером с кирпич, вытянул антенну и набрал номер:
– Алло, Алевтина Михайловна, звонили?
– Олеженька, ты? У тебя шумно…
– Это шоссе, извиняюсь.
«Олеженька» захлопнул дверь внедорожника.
– Олеж, ты с сотового? Дорого же! – переживал голос пожилой женщины в трубке.
– Да мелочь… Рассказывайте, что у вас? Обидел кто?
– Ой, не дай бог, хорошо все. Спасибо хотела сказать…
– За что?
– Ой, скромник! – усмехнулась Алевтина Михайловна. – За мебель тебе спасибо огромное! И за игрушки для детишек. Наверное, кучу денег потратил?
– Что вы, Алевтина Михайловна, я ж не из своего кармана, это все Фонд ветеранов, – не моргнув глазом соврал Дыба.
– И все же спасибо тебе, Олежа. Не знаю, что бы мы без тебя делали.
– Я ж разве не понимаю, сам в этом приюте вырос… А чего хотели-то?
– Да, тут люди из администрации приезжали, тебя искали – говорят, документы им проверить надо, да еще по пожарной безопасности… Я сказала, что все вопросы решает собственник.
– Все верно.
– Так ты подъедешь?
– Как смогу, Алевтина Михайловна, так сразу…
– Ну, с богом.
Положив трубку, Дыба вдруг заметил на противоположной стороне шоссе копошащуюся в коричневой каше фигуру. Та пыталась то и дело подняться на ноги, но по неведомой причине вновь валилась в слякоть.
«Бухой, что ли?» – подумал Дыба. Мимо, совсем рядом, прошла мамаша, отчитывающая мальца с безразмерным портфелем. Никто из них даже не повернул голову на беднягу. «Мож, помочь?» – шевельнулась совесть, но Дыба тут же отбросил эти мысли – еще пальто испачкает. А фигура тем временем все же поднялась на ноги. Вернее, на ногу – вторая отсутствовала по колено. В натянутой по самый подбородок шапке, одноногий «поводил жалом» и застыл. Глаза инвалида прятались под изодранной тканью, но Дыба чувствовал, что взгляд направлен на него. Не шевелясь, Олег с минуту играл с одноногим в гляделки, пока не почувствовал, что в глазах темнеет. Резко втянув ртом воздух, он осознал, что не дышал все это время. Помотав головой, Дыба отвернулся и завел машину.