Дыба молча кивнул и заковылял прочь, еще не отошедший от могильного холода. Того, который, казалось, исходил из-под самой земли, из тех ее недр, о которых не пишут в геологических справочниках; упоминания о нем можно найти лишь на форзаце Ветхого Завета и на внутренней стороне древних саркофагов. Того, что остался только где-то в глубине памяти из тех времен, когда человеческий предок сидел у костра и с ужасом вглядывался в густую одушевленную тьму за пределами пещеры.

Дома он долго, до болезненной красноты, драил себя губкой без мыла. Нянечка в приюте ругалась, когда кто-то задерживался в душе; говорила: «Жизнь с себя смоешь». Олег же смывал с себя смерть. Мутную водицу он собрал в трехлитровую банку, взболтал. Из серванта достал бутылку «Абсолюта», безжалостно вылил половину в раковину и заполнил под крышечку водицей из ванны. Еле дождался десяти утра – именно в это время открывался офис гипнотизера – и помчался на рынок.

Закупившись так, будто собирался умасливать самого Ельцина, Дыба припарковал Широкого на подсохшей на солнце площадке и подошел с пакетами к двери офиса. Тот действительно оказался открыт. Толкнув дверь, он обнаружил мышь-секретаршу на прежнем месте. Очередь состояла из пяти человек – какие-то лошки, интеллигенты и один явный наркоман с остекленевшими глазами. В другой момент Олег, может быть, прошел бы мимо, но сейчас смиренно присел на длинную скамью и принялся ждать своей очереди.

Увидев посетителя, гипнотизер откинулся в кресле: как будто и не удивился вовсе. Огромный бланш под левым глазом вошел в самый сок, расплываясь вокруг глаза лилово-желтой ватрушкой. Нос Сайдуласа перечеркивала полоска пластыря. С портрета над головой гипнотизера все так же строго взирал Джугашвили, угрожая не то Колымой, не то индустриализацией.

– Явилша! – презрительно выплюнул хозяин офиса. Эффект несколько портило отсутствие двух передних зубов.

– Здорово! А я вот подумал, знаешь, не с того мы начали. Ты рамсить стал, я не сдержался, ну и… Сам понимаешь, авторитет – это не базар, это дела, – говорил Олег, выкладывая закуску. – Ты меня послал, я бы повелся, и что? Уважение теряется! Скажут – Дыба размяк, Дыбу сожрать можно. А я сам кого хочешь…

Об стол звякнули две заблаговременно подготовленные рюмки. Изобразив напряжение, Олег свернул горлышко «Абсолюту» и наполнил их до краев.

– За примирение? – приподнял рюмку Дыба, другую подвинул к гипнотизеру.

– Зашшал, да? – с удовольствием произнес Вилкас. Принял рюмку, кинул протяжный взгляд на Олега.

Тот мог почти физически ощущать ненависть гипнотизера, опаляющую со всех сторон. На секунду даже показалось, что в офисе стало на пару градусов жарче. И действительно – какая-то розовая капля, видимо оттаяв, булькнулась с потолка в рюмку. Дыба было открыл рот, но промолчал – пущай так пьет. Гипнотизер отсалютовал штофом:

– За швое ждоровье!

И немедленно выпил.

От него не отстал и Олег, опрокинув рюмку так, чтобы водка стекла за шиворот и под свитер. Хоть и мокро, зато не в себя. Гипнотизер поморщился, помотал головой, осоловело взглянул на Дыбу.

– Хорошо пошла?

Вилкас не ответил. Лишь продолжал пялиться на гостя, после чего приподнял руку и помахал ему. Удивленно посмотрел сначала на руку, потом опять на Олега – что баран на новые ворота.

В этот момент Дыба ликовал. Поднимаясь со стула, он чувствовал, как слоями сходит с него астральная кожура, как некротический налет спадает на грязный линолеум и переползает на Сайдуласа пылевыми облаками. Тот вновь и вновь махал рукой, словно провожая кого-то в дальний путь.

– Да и ты тоже прощай! Не поминай, как говорится, лихом! – Олег развел руками, схватил кусок балыка из открытой упаковки, разжевал и, по-клоунски откланявшись, навсегда покинул кабинет гипнотизера-целителя.

Доехав до дома и собираясь уже выходить из машины, Дыба снова хлопнул себя по лбу: иконка так и валялась на торпедо. Взяв ее в руки, он испытал давно позабытое чувство кощунственного стыда за сделанное – как если бы, будучи еще ребенком, ударил девочку или взял чужое.

Оставленная на целое утро на солнце иконка совсем облупилась, топорщилась слезающими пузырями краски.

– Взял и испортил чужую вещь! – досадовал на себя Олег. Под пальцами краска спадала крупными хлопьями, открывая слой за слоем…

«Адопись», – вспомнилось слово из прочитанной еще в учебке книги Лескова. С нижнего, тайного слоя на Дыбу, хитро прищурившись, взирал усатый Отец Народов в своем знаменитом мундире генералиссимуса.

«Сталин Бога заменил, сам богом стал…» – пронеслись в голове слова старухи. Недоброе предчувствие заскреблось под сердцем, встал перед глазами сталинский профиль на портрете за спиной гипнотизера.

– Это что же… я Сталину молился?

Резко стартанув с места, Широкий за считаные минуты вернулся к рынку. Ввалившись в дверь офиса, Дыба взревел диким зверем:

– Где?!

Опасливо прикрываясь ручками, секретарша в слезах пропищала что-то невразумительное. Олег влетел в кабинет, игнорируя ее жалкие протесты, но никого там не обнаружил.

– Говорю же, убежал, мычал что-то. Может, у него инсульт теперь…

Дыбов колесил по Туле до вечера, вглядываясь в людей на улицах в надежде встретить либо Марлен Демьяновну, либо Вискаса, но, как назло, те будто испарились. Он то и дело заезжал во дворы, прижимаясь к подъездам едва ли не вплотную, пугая жителей ревом двигателя и внимательным взглядом: не сидит ли на скамейке кривая ведьма с четырехногой клюкой? Чача и Келоид с бойцами прошерстили весь город, но не обнаружили никого, даже похожего на гипнотизера или бабку.