Шрифт:
Василий Кондратьевич знал его мать, дружил с отцом, и потому Василию порой казалось, он снова в своей родной семье, сейчас откроется дверь, войдет мама, за нею отец…
Была у Василия Кондратьевича жена, Евдокия Алексеевна, когда-то в молодости работавшая на «Трехгорке» прядильщицей, но давно уже оставившая работу — у нее сильно испортилось зрение, она долго, упорно лечила глаза, но зрение постепенно становилось все хуже и хуже.
Василий работал чуть ли не по двадцать часов в сутки, завод выполнял заказы фронта, случалось, неделями не бывал дома, а когда являлся домой, иногда его ожидало письмо отца с фронта.
Отец писал коротко, он и вообще-то был не из болтливых:
«Жив, здоров, бьем врага, у меня все в порядке. Напиши, как ты? Жду ответ».
Василий аккуратно писал отцу, каждый раз передавал ему приветы от Василия Кондратьевича и Евдокии Алексеевны.
— Напиши ему, — говорила Евдокия Алексеевна, маленькая, кругленькая, белолицая, словно колобок, моргая больными глазами в очках с толстыми стеклами, — напиши, что мы все ждем от него ответа, словно ласточка лета…
Эти слова необычайно смешили Василия. Евдокия Алексеевна, уже старая, толстая, седая — и вдруг — ласточка! Было чему смеяться…
Немногие свободные минуты, выпадавшие Василию, он обычно проводил в доме у Василия Кондратьевича, благо жил старый мастер недалеко от него, на Житной улице, в маленьком деревянном домике. Две уютные, зимой жарко натопленные комнатки, герань на подоконниках, на кухне большая русская печь, вокруг дома палисадник, в котором растут ноготки, настурции, сирень, по весне летают над сиренью пчелы и шмели, в открытые окна вливается свежий запах согретой солнцем зелени…
Василию довелось проработать на заводе около полутора лет. Потом ему пришла повестка — идти на фронт.
— Вот и твой черед пришел, тезка, — сказал Василий Кондратьевич.
Вместе с женой он проводил Василия до военкомата. Стояли последние теплые дни поздней осени, осень как бы медлила обернуться зимой, холодами, изморосью, в холодном, стылом небе иногда днем проглядывало солнце, кое-где еще сохранилась с лета трава.
На вокзале Василий распрощался с Василием Кондратьевичем и Евдокией Алексеевной. Старики долго шли за составом по перрону и все махали, все махали рукой. Василий стоял на подножке вагона, глядел неотрывно на старого мастера, на Евдокию Алексеевну, казалось, снова вернулось прошлое, это отец и мама провожают его в дальний путь…
Василию везло все те годы, что он был на фронте: ни разу не ранило, даже легкая контузия миновала его.
Отец писал ему из Свердловска, куда попал после ранения:
«Лежу в госпитале и сколько еще придется пролежать, не знаю. У меня несколько ранений — в руку, в шею и в голову. Тоска зеленая, а что поделаешь?»
Василий тоже писал отцу. Писал так же коротко, как и отец, когда был на фронте:
«Жив, здоров, гоним врага на запад, обратно. Надеюсь, скоро увидимся».
Но им не скоро пришлось увидеться. Отец, выздоровев, так и остался жить в Свердловске, женился там на медсестре, которая ухаживала за ним. А Василий вернулся после Победы обратно домой, в родное Замоскворечье, на Пятницкую.
На следующий день прямо с утра Василий побежал навестить старых друзей — Василия Кондратьевича и Евдокию Алексеевну.
Знакомый домик, в три окошечка, старинной кладки, вдоль забора густо разрослась акация, цветут ноготки и сиреневый куст под окнами.
Казалось, ничего не изменилось, все, как было, от ступеньки крыльца до флюгера на крыше, вырезанного некогда руками Василия Кондратьевича. Только его самого уже не было — умер примерно за год до возвращенья Василия.
— Господь ему легкую смерть послал, — сказала Евдокия Алексеевна. — Шел с завода домой, упал, сразу же и преставился…
— Почему? — спросил Василий — Почему могло так случиться?
Евдокия Алексеевна вздохнула.
— Чего ж тут спрашивать? Кому было под силу такое выдержать? Он ведь на заводе, сам помнишь, с утра до поздней ночи вкалывал, случалось, по целым неделям из цеха не выходил. И так всю войну…
Василий смотрел на нее, сердце его сжимала боль. Как же она постарела за немногие эти годы, вся седая стала, куда-то исчезла былая полнота, теперь она почти худая и такая какая-то маленькая, словно и ростом меньше намного…
Поглядела на Василия, быстро вытерла глаза.
— И тебе, надо думать, тоже на фронте немало досталось.
Василий кивнул.
— Всякое бывало.
— Он тебя вспоминал часто, — продолжала Евдокия Алексеевна. — Как сводку по радио передают, он сразу же: «А ну, чтобы тихо было, может, про моего тезку что передадут…»
Василий молча слушал ее. Что тут было сказать?
— Все ждал тебя, все думал: как-то вы снова встретитесь? Что ты ему расскажешь? Какой стал после войны?