Шрифт:
– Послушай, дитя мое, ты должна мне рассказать все, абсолютно все, до малейшей детали, если даже она тебе покажется несущественной. Я веду следствие, понимаешь ты это? И для следствия может оказаться важной самая неожиданная мелочь. Это в твоих интересах, в конце концов! Ты ведь хочешь, чтобы мы нашли тех, кто пытался убить вас с Шерил? Тех, кто заминировал машину, кто прислал тебе отравленные конфеты? Или ты пытаешься кого-то покрыть?
Он пронзительно посмотрел в мои глаза. Я растерянно молчала. Комиссар был прав, но рассказывать ему про Игоря…
– Пойдем, выпьем кофе, – предложил комиссар. – И покурим, тут ведь есть курилка?
– Пошли, – сказала я со вздохом.
– Ну? – произнес комиссар, давая мне прикурить.
Я затянулась, все еще решая, говорить ли про Игоря.
– Я все равно не уйду, пока не услышу. Или вызову тебя завтра в полицию на допрос, если тебе это больше нравится, – пригрозил он мне.
– Ну, хорошо… Дело в том, – начала я неохотно, – что у меня есть в Москве друг… Который знает откуда-то о существовании Шерил. И потом, у него работает помощник, похожий на того человека, которого описала Кати…
Комиссар строчил в блокноте. Имя? Фамилия? Чем занимается? Повтори дословно, что сказал… Какого числа…
Я чувствовала себя опустошенной до крайнего предела. Жизнь перевернулась, и жить не хотелось. Хотелось, как Шерил, завернуться в белый кокон и уснуть…
…Наконец с меня сняли все наклейки. Если не считать, что лицо мое все еще было красноватым и опухшим, моя внешность не пострадала. Спасибо докторам: едва заметные шовчики должны были полностью исчезнуть через месяц, не оставив ни малейшего следа. Без наклеек на голове я наконец перестала напоминать шелудивого пса. Мой светлый ежик распрямился и встал легким ореолом вокруг головы. Короче, если меня еще нельзя было назвать красавицей, то уже хотя бы не страшилой, предназначенной распугивать прохожих. Это немного улучшило мое подавленное состояние.
– Придете через две недели, – наставлял меня врач. – И вот вам рецепты для кремов и лосьонов, купите их в аптеке – и никаких других косметических средств из обычных магазинов! И никакого макияжа, потерпите еще месяц…
Одарив цветами и обцеловав от души всех, кто меня лечил и за мной ухаживал, заплатив по счету, я зашла к Шерил. Посидев и поговорив с нею, я обещала ей приходить ежедневно. Веки Шерил дрожали. Но сознание не возвращалось к ней.
– Это не страшно, – сказала я ей. – Ты можешь не торопиться. Ты, наверное, права: пережди эту страшную историю, этот кошмарный сон. Когда все утрясется, тогда и возвращайся, сестричка…
А когда все утрясется? И как? Справится ли комиссар и вообще французская полиция с поисками преступника или преступников, если следы уходят в Россию? Русская милиция? Слабо верится…
Я встала. Этими соображениями я с Шерил делиться не буду.
Глава III
АМЕРИКАНСКАЯ МАМА
По коридору навстречу мне шла Кати.
– Меня выписывают, – сказала я ей, подходя.
Кати остолбенело уставилась на меня. У нее задрожала челюсть.
– Шерил… – прошептала она непослушными губами.
Я так привыкла за это время встречаться с Кати, что напрочь забыла о том, что ей неизвестно о нашем с Шерил сходстве. И теперь, когда с меня сняли наклейки, оно было вопиюще очевидным. Я не была к этому готова и растерянно стояла перед ней, не зная, что сказать.
Она протянула мне навстречу трясущуюся руку – то ли обнять, то ли дотронуться… Кажется, она действительно приняла меня за Шерил и в своем шоке даже не понимает, что Шерил, лежавшую еще вчера, когда Кати от нее уходила, в коме, вряд ли выпишут на следующий день.
– Я Оля… – сказала я ей с сожалением.
В глазах недоверие, непонимание. Рука все еще висит нелепо в воздухе. Я до нее дотронулась:
– Да, я Оля. Мы похожи.
Теперь изумление, смешанное с ужасом. Рука ее упала. Подбородок затрясся еще сильнее.
Я взяла ее за плечи и повела к курилке – там можно было присесть. Кати нашарила платок и прижала к глазам.
– Почему ты мне раньше не сказала? – выговорила она наконец.
– Это бесполезно описывать. Это надо было увидеть.
– Да, – ответила она. – Ты права…
Ее лицо покраснело, и она прятала его в платке. Какое-то время мы молчали. Я просто не знала, что ей сказать. Но Кати неожиданно заговорила первая:
– Я всегда подозревала, что в этой истории было что-то не то.
– В какой истории?
– В рождении Шерил. Ее мать что-то скрывала от меня… Теперь я понимаю что! Хотя… Откуда тогда взялась ты? Если отец Шерил и был русским, то это не объясняет…
– Кати, – сказала я, резко поднявшись с диванчика, – мы не можем здесь разговаривать!