Да уж, думал я, глядя в удалявшуюся спину Потапенко, сколько же мне тут одному теперь куковать придётся? Абрикосов ушёл за подмогой минут уже сорок как. За это время даже по такой хляби можно было добраться до села. Интересно, а в селе-то трактор есть вообще? Оно такое маленькое, что это, скорее, деревня, и не факт, что при ней есть не то что ремонтно-техническая станция, но и вообще какая-то сельскохозяйственная техника. На фоне усталости после проведённого исцеления меня неумолимо клонило в сон, и я так и задремал на переднем пассажирском сиденье под мерный стук капель по крыше машины.

Проснулся я от звука мотора. Открыв глаза, увидел возле огромной лужи, в которой засела наша «буханка», тентованный «ГАЗ-69», из которого выбирался мой недавний пациент. Тот улыбался во весь рот и держал в каждой руке по сетке-авоське, и в каждой из авосек находилась 3-литровая банка с какой-то золотисто-коричневой субстанцией.

— Хорошо, что вы ещё тут, — радостно заявил он. — Вот, медку вам в благодарность привёз.

Вручил — и с чувством выполненного долга снова уселся за руль «газона». А буквально спустя несколько минут послышался звук тракторного двигателя, и вскоре на дороге, чадя дизельным выхлопом, появился гусеничный ДТ-54. В кабине рядом с худым, как вобла, трактористом, сидел Семёныч.

— А куда больной делся? — недоумённо поинтересовался Абрикосов.

Я вкратце рассказал ему про внезапно раскрошившийся камень, и кивнул на банки с мёдом, мол, презент от счастливого лесника.

— О, мёд у него знатный, пробовал, — довольно осклабился водитель.

Вытащить «буханку» из лужи получилось довольно легко. Когда закончили, я отозвал Абрикосова в сторонку:

— Сколько?

— Да пятёрку я ему дал, на бутылку с закусью как раз, — отмахнулся тот.

Я молча достал из кармана бумажник и протянул Семёнычу трояк, типа почти поровну. Тот чиниться не стал, взял и так же молча сунул в карман. После чего мы тронулись в сторону Александрово-Ростовки, которую никак не удастся миновать по пути в Куракино. Трактор держался сзади и только возле села приотстал. По прибытии в амбулаторию отчитался перед Ряжской, мол, пока лесника везли — камень в мочеточнике раскрошился, и в виде песка вышел с мочой, когда болезный побежал отлить в кусты. Ну и про то, что застряли, добавил, что именно пока Семёныч за трактором бегал — всё и произошло.

— Хорошо, что так всё вышло, и не пришлось везти этого лесника в Сердобск, — сказала она, снимая очки и устало потирая глаза.

Про подаренный мёд мы с Абрикосовым договорились молчать.

— А то ещё завидовать начнут, станут просить отлить в баночку, — вещал водитель, пока ехали. — Нечего! Я в этой поездке год жизни потерял.

Про то, сколько своей жизненной энергии потерял врач, я распространяться не стал. Так что банки мы оставили в машине, и вечером я её оттуда забрал, благо Семёныч ещё возился в гараже. Мёд торжественно вручил Евдокии, рассказав, что это благодарность от лесника Потапенко. И тут же оприходовал пару кружек чайного гриба, который каким-то чудесным образом путь и немного, но наполнял меня той самой энергией, что я тратил на исцеление.

Хор профсоюзов во главе с самим Гришиным прибыл в Куракино воскресным утром на собственном «ПАЗике». На воскресенье у меня выпал выходной, а дежурить мне предстояло в следующую среду, тогда как Евдокия по графику отдыхала накануне, в субботу. Но вечер у неё был свободен, и я заранее похлопотал, чтобы Кузькин выделил нам с ней пару билетов на наши места. На этот раз, правда, за деньги.

— А давай как-нибудь на танцы сходим? — предложил я Евдокии, отдавая билеты, которые она тут же положила в выдвижной ящик трюмо. — У вас тут, говорят, целый вокально-инструментальный ансамбль вживую песни исполняет по вечерам пятницы и субботы.

— Да это наши, куракинские, самоучки, — сказала Евдокия. — А Фёдор Кузьмич инструменты и оборудование им купил… Не сам, конечно колхоз приобрёл. И числится всё это вроде как на балансе Дома культуры, а Кузькин музыкантам попользоваться разрешает. Они, правда, второй год только как в ансамбль собрались, а до того под магнитофон танцевали.

Концерт по случаю Всесоюзного дня работников сельского хозяйства начинался в 17 часов, а я чуть ли не с утра заявился в Дом культуры, который как раз осматривал Гришин в сопровождении Байбакова и Кузькина. Поначалу я держался поодаль, не привлекая внимания, разглядывал Октября Васильевича. С густой, тёмной шевелюрой, высокий лоб, сам тонкокостный, а рядом с ним суетился приземистый Кузькин, и они чем-то напоминали всё ещё популярный в эти годы комический дуэт Штепселя и Тарапуньки. В какой-то момент Кузькин заметил меня, расплылся в улыбке.

— А это наш молодой врач из амбулатории Арсений Ильич Коренев, — представил он меня гостю. — Проходит практику после института.

— Интернатуру, — на автомате поправил я его.

— Интернатуру, — покладисто согласился Кузькин. — Ещё и лекции у нас читает о здоровом образе жизни.

— Очень приятно! — рукопожатие Гришина оказалось на удивление крепким. — И как вам здесь, в глубинке?

— Прекрасно, — не кривя душой, ответил я. — Чистейший воздух, потрясающая природа, люди добрые, открытые…

— Согласен, — кивнул он. — Именно в сельской глубинке бьётся сердце России, здесь берёт истоки русская душа. Вот мы и стараемся в наших песнях отобразить всю красоту и русской природы, и русской души. Придёте сегодня на концерт?

Ответить я не успел, так как услышал голос невесть откуда появившегося Байбакова:

— А-а, вот вы где! А я только с соседнего села вернулся, у них там авария ночью была, трансформатор сгорел, пришлось лично контролировать наладку нового. Потому и не смог лично встретить, Октябрь Васильевич, попросил вот директора клуба.