Посреди улицы Лисицын замедлил шаг, вслушиваясь в окружение. Череп, плетущийся на расстоянии, уж забеспокоился – не выдал ли он себя чем? Неужто парень догадался, что за ним следят? Вдруг из почерневшего покосившегося дома, откуда-то с чердака, завизжало скрипучее радио:

Можно песню окончить и простыми словами,

Если эти простые слова горячи.

Вдруг Лисицын стал подпевать во весь голос:

– Я надеюсь, что мы ещё встретимся с вами,

Дорогие мои москвичи!

И покружился в танце на пустынной улице. Радио заткнулось, и в заброшенной деревне вновь воцарилось пугающее безмолвие. Кажется, Череп, только что хватанул седины. Да он же псих какой-то...

В конце улочки Лисицын завернул в дом с некогда выкрашенным в голубой цвет крыльцом. Сейчас краска осыпалась на раскисшую землю, двор зарос шиповником с огромными иголками, с которых сочилось что-то пенистое. Ну и местечко этот странный тип выбрал. Черепу здесь сильно не нравилось – уж больно тихо. А когда было громко, то тоже не понравилось!

Спустившись в подвал, Леха поприветствовал своего друга. Унылый, лежа на тахте, недовольно приподнялся на локте.

– Где тебя носило?

– Я не успел дойти вчера до дома, – сказал он. – Стемнело уже.

– А-а-а, понял.

Леха снял сумку, перекинутую через плечо. На одеяло Унылому посыпалась жратва из сухпайков отряда.

– Это что? – нахмурился мужик, укладываясь обратно. Лицо дрогнуло от боли.

– Жрака! Сань, я сейчас уйду э-э-э... не знаю насколько, может быть, на пару-тройку дней, – нервно протараторил он. – Я встретил отряд, который хочет нанять меня проводником, и... ох, блин, короче они нормально кормят и платят, да и сами по себе ребята вменяемые, свои.

– Ты не обессудь, но я уже больше месяца сижу тут в одиночестве. Останься хотя бы на день. Я тут с ума схожу, – Унылый кашлянул, – Нет, я понимаю, что я люблю уединение, но не когда оно вынужденное. Это похоже на одиночную камеру.

Взгляд скользнул по подвалу. В деревянном ящике валялись обертки из-под «дошираков». У стенки стояло два ведра с питьевой водой – одно Саня наполовину опустошил, второе еще было целым. Возле тахты, прислонившись к тумбе, поблескивала деревянная трость. В подвале было сыро и зябко, из-за чего Унылому приходилось кутаться в несколько одеял, пропахших плесенью. Ситуацию спасало только два «огненных шара», один из которых лежал в постели, грея больного, а второй на столе в качестве светильника. Это его свечение выхватывало из темноты истраченные целебные артефакты, разбросанные по полу, края мебели, паутину под потолком... И три «пузыря», что больной держал поближе к себе.

– Сань, потерпи, – вздохнул Лисицын. – Все равно тебе лучше, чем было месяц назад, согласись?

– Нет, не лучше. Я вообще не понимаю за каким хреном ты меня сюда притащил. Я только слег окончательно, а ты пропадаешь вечно.

– Слег?! Ты бабушку не лохмать! Я тебя сюда принес на своем горбу, а сейчас ты уже ходить можешь. Слушай, я все понимаю, но нам нужны деньги, а еще нам нужно что-то есть. Пока я буду работать на тот отряд, найду тебе еще артов каких-нибудь, ну чего ты! Ты бы видел эти рожи. Как они одеты и как они едят. Они нам нужны, блин!

– Кто «они»?

Леха рассказал другу, как все произошло прошлым вечером. Саня, мягко выражаясь, не был в восторге.

– Ты совсем офонарел что ли? Они тебя отпустили, и ты сразу пришел сюда? Ты хоть не полагаешь, будто за тобой не следят?

– Следят, конечно. Я всю дорогу слышу, как за мной шлепают. Ха-ха, я ему под наше радио концерт закатил! – посмеялся Лисицын. – Он там, наверное, обосрался! Ха-ха-ха!

– Ни хрена ты ничего не понимаешь, иначе не привел бы сюда «хвост», – Унылый это представил и теперь изо всех сил сдерживал смех, но получалось плохо. Его серьезные слова то и дело прерывались смешками и глупой улыбкой. – Сейчас меня возьмут в заложники, а тебя заарканят в полноценное рабство. Ты до сих пор не понял, что это за место, Зона эта твоя? Тут все только так и делается, – тут он не выдержал и спросил: – А что радио пело сегодня?

– Утесова. Что сказать вам, москвичи, на проща-а-анье?!

– Ха-ха-ха! Леха, как с тобой разговаривать серьезно?!

– Никак! Я понял твой мессадж. Не переживай.

Унылый переживал. Он с самого начала не хотел идти в Зону, поскольку не знал, чего можно ожидать от людей, от местности. Стоило поколбаситься здесь всего ничего, как картинка нарисовалась безутешная. Здесь и так сложно выживать, так еще и сталкеры нередко грызут друг другу глотки. Говоря по правде, каждый раз он проводил друга наружу, как на фронт. Сейчас не исключение. Саня очень не хотел его отпускать.

– Отдохни немного. Ты прав, мне стало лучше, а вот тебе заметно похужало.

– Я просто хочу разделаться с нашими проблемами как можно скорее.

– От того, что ты не спишь и не ешь, быстрее не будет.

– Это я понимаю. Правда, хотел бы взять выходной, но так сложилось, что меня уже ждут. Извини, никак не могу сегодня расслабиться. Так что я побежал! Не сожри все за раз только, ладно? Покеда!

Только подойдя к лестнице, готовый выходить на поверхность, Лисицын подумал о том, что нельзя так расставаться с Унылым. Вдруг отряд вместе с ним сгинет? Нехорошо получится. Повернувшись, Леха шагнул к тахте и тепло, как родного брата, обнял друга.