Сестра Мэйбл вытащила гвоздь из правой руки статуи, обнажив трубу, проходившую через тело. Она поместила воронку над отверстием и посмотрела вниз на сестру Женевьеву. Молодая монахиня держала кувшин обеими руками, чрезмерно осторожная в своем благочестии. Мэйбл не могла винить ее за то, что она нервничала. В ее первую ночь в яме из-за нервов Мэйбл немного вырвало. К счастью, ей удалось проглотить это и не опозориться, осквернив такое святое место. Хотя та ночь была десятилетия назад, иногда казалось, что прошло всего несколько дней. Жизнь в служении Господу была славной, но не лишенной страданий. За все, что Бог дал, Он также просил, особенно у невест Христа.

“Подай мне кувшин”, - сказала она.

Женевьева предложила его, и Мэйбл позаботилась о том, чтобы он был сбалансирован. Она не могла позволить себе пролить ни капли. Ни одна секунда страданий не может быть напрасной, ни малейшая жертва не может быть неуважительной. Сестра Эвалена опустилась на колени перед алтарем с четками в руках, а Женевьева опустилась на колени рядом с ней, свет тысячи свечей создавал армию их теней.

Эвалена начала. “Я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни правители, ни настоящее, ни грядущее, ни силы, ни высота, ни глубина, ни что-либо другое во всем творении не смогут отделить нас от любви Божьей во Христе Иисусе, Господе нашем”.

Мэйбл поднесла кувшин к краю воронки. “Слушай, Господи, ибо говорит Твой слуга. Когда я боюсь, я доверяю Тебе”.

Трубка в руке Христа издавала глухой звук, словно ветер шептал в подземном переходе. Его отверстие расширилось.

Монахини хором процитировали Второзаконие.

“Из-за ужасного положения, в которое вы попадете, когда ваш враг осадит вас, вы будете есть своих собственных детей, плоть ваших сыновей и дочерей, которых дал вам Господь”.

Мэйбл наклонила кувшин. Кровь детей текла через воронку в трубопроводы статуи, стекая по руке Спасителя и через Его туловище, а затем вниз по ногам. Сестры внизу поднесли свою чашу к скрещенным ногам Христа и вытащили гвоздь. Кровь сирот, теперь очищенная и благочестивая, как святая вода, полилась из носика в чашу. Эвалена выпила первой. Хотя это был ее первый раз, Женевьева без колебаний проглотила кровь. Мэйбл гордилась ею. Она спустилась по лесенке и взяла чашку, проглотив то, что осталось, а затем дочиста облизала ее. Ни одна секунда страданий не может быть напрасной, ни малейшая жертва не может быть неуважительной.

Когда Мэйбл снова посмотрела на Женевьеву, в глазах младшей сестры стояли слезы. Когда Мэйбл положила руку ей на плечо, на губах обеих монахинь появилось слабое голубое свечение.

“Благословенны дети”, - сказала Мэйбл. “Страдания приближают их к Богу”.

“Да, сестра”.

“С отдыхом, ягодами и молитвой дети вернутся к полному здоровью. Кровопускание не так страшно, как кажется.”

“Конечно, сестра”.

Когда три сестры выстроились в строй, Мэйбл воззвала к небесам.

“Господи, мы молимся Тебе, ибо среди нас скрывается демон. Он рыщет вокруг нас, рыкающий лев, охотящийся за душами, чтобы пожрать их. Он отравил наш скот и засолил нашу землю, так что ничего не может вырасти.
– Мэйбл глубоко вздохнула. “Это зло не чуждо мне, Господь”. Она чувствовала, как взгляды сестер падают на нее. “Помоги мне, о Господи. Помоги мне еще раз поймать этого дьявола за пятки, чтобы я могла навсегда изгнать его в черную бездну. Мы верим в Тебя и в силу Твоего могущества. Дай нам всеоружие Божье, чтобы мы могли противостоять замыслам дьявола. Ибо наша борьба ведется не против плоти и крови, а против его колдовства. Дай нам пояса истины и нагрудники праведности. Давайте возьмем щит веры, чтобы погасить все пылающие стрелы зла”.

В центре груди статуи Христа камера, в которую попала большая часть крови, закружилась красным, окружая гудящий черный камень внутри.

Монахини перекрестились и встали. Пришло время.

“Мистер Рейнхолд сбежал из города”, - сказала им Мэйбл. ”Нам понадобится новый кучер".

***

Рассел облизал большой палец и смахнул грязь со своей звезды. Главные улицы были вымощены галькой, но некоторые переулки были глинистыми, и пыль поднималась под копытами его лошади, когда они направлялись к колодцу. Рассел спешился, с помощью шкива поднял ведро и отхлебнул из него. Он подвел жеребца к корыту и дал ему напиться досыта, прислонившись к столбу. День был теплее благодаря безоблачному небу. Солнечный свет согревал его тело и заставлял черную шерсть жеребца блестеть, как мокрая кожа.

“Хороший денек, не правда ли, Фьюри? Действительно, очень мило.”

Закончив поить Фьюри, он подвел лошадь к Ржавому Гвоздю и привязал ее к коновязи. Внутри салуна было сумрачно и дымно, и Расселу потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Он подошел к стойке, и бармен кивнул ему, разглядывая звезду на его куртке.

“Что будете, маршал?”

“Нужно открыть глаза. Есть бурбон?”

Бармен ухмыльнулся. “Вы слишком далеко на западе для этого кентуккийского виски, друг”.

“Тогда просто чистый виски”.

Бармен вернулся с бутылкой и стаканом и налил Расселу первый стакан за день. Он сделал глоток, и на его языке заплясали смешанные ароматы жженого сахара, выпивки и жевательного табака. Это было похоже на адское пламя. Рассел изучал открытый бар. Там была танцплощадка и стоящее пианино в стиле хонки-тонк. На нижней ступеньке лестницы сидела молодая девушка в голубом платье и нижней юбке, единственная девушка из салуна в поле зрения. Столики стояли в дальнем конце заведения, многие горожане пили, хотя время только приближалось к полудню. Трое мужчин играли в фаро в облаке сигаретного дыма.