— Это с чего бы?

— Да потому, мой юный и наивный тёзка, что за десять минут схватки броненосец миллионов на десять только снарядов отстрелял, — пояснил Смолов. — Да вообще — поднять в воздух, полностью обеспечить и отправить на войну такую махину стоит дороже иного линкора. И ты не совсем прав — когда вылезают подобные твари, их останавливают именно подобные силы Империи, а не простые стрелки с пехотинцами под командованием Адептов и Учеников. Вас на такие побоища стараются не допускать.

— Я вот что-то такой заботы по отношению к подчиненным на службы не видел — что бы нас старались не гнать туда, где опасно! — возразил парень.

— Да много ты видеть мог, без году неделю прослужив, — фыркнул Смолов. — Боевые суда на каждую мелкую тварь или даже стаю гонять — никаких денег и сил не хватит! Их отправляют туда и тогда, когда иными средствами не справиться. Я не спорю, в штабах не святые сидят, тем более в столичных… Но и не дураки тоже — армия и флот это важнейшие инструменты государства, и их стараются использовать строго по назначению. Везде броненосцами да крейсерами не повоюешь…

И это он ещё щадит парня, умалчивая главную премудрость. Любая боевая техника мертва без тех, кто способен ей управлять. Любые завоевания и победы бессмысленны без тех, кто их будет удерживать… И мана любых чародеев высших рангов конечна. В действительно чудовищных, раскалывающих мир сражениях в конце концов за поду дерутся не Архимаги и иже с ними. Хотя с чего я взял, что самому Смолову ведома эта истина? Ведь он дитя своей эпохи, искренне полагающее, что все руках магов и никак иначе.

— В самых больших сражениях… В тех, где сходятся сотни тысяч, а иной раз и миллионы солдат и чародеев, если силы обеих сторон равны, всегда наступает момент, когда ранги, титулы и регалии отходят на второй план, — заговорил я, глядя болтая ногами над бездной, что разверзлась за кормой. — Треск и грохот боевой магии высших порядков меняет и плавит саму реальность, холмы и равнины обращаются раскалённой лавой или ледяными пустошами, в воздухе стоит смрад сотен тысяч трупов, а потоки маны заражены эманациями боли и страха умерших, яростью схватившихся магов, ненавистью и боги ещё ведает чем… Но после всего этого буйства высших проявлений боевой магии старшие чародеи выдыхаются. А битва вступает в решающую фазу — и тогда приходит время тех самых простых пехотинцев и младших чародеев, что ведут их. Когда ружья, мечи, копья, ножи, когти, зубы — да что угодно, всё что есть под рукой идет в ход. Я бывал в таком бою — когда ты, истощив все силы, идёшь в бой во главе стихийно собравшейся вокруг тебя сотни солдат. Когда всё решается на расстояние пистолетного выстрела в лицо, когда ничего сложнее слабенького усиления тела уже не наколдовать и твоя жизнь может оборваться так же легко, как и любого другого смертного. Это куда страшнее, чем просто размениваться высшей боевой магией с удобной позиции.

Я задумался, подбирая слова, пропуская ощущения и впечатления до сих перевариваемой мной новой части собственной памяти, полученной лишь недавно.

— В таких битвах обычно всё решают две вещи — опыт воинов и их мотивация. За что они бьются, верят ли они в ту идею, что привела их на поле боя, считают ли те цели и смыслы, о которых им говорили до сражения, действительно стоящими того, что бы идти за них до конца… И как правило, побеждают те, кто истово верит в Идею, которая ведет их. Защита родных земель, или месть врагу, что терзал твои земли, от которого страдала и твоя родня, или ещё что-то… Если силы равны, важны лишь эти два момента — выучка и решимость убивать и умирать. И с одной стороны меня радует тот факт, что мы летим с людьми, которые готовы жизнь положить ради отчизны.

— А с другой? — негромко уточнил Смолов спустя минуту тишины.

— С другой — меня печалит тот факт, что когда среди военных царят решимость пойти в бой и умереть, то это заканчивается самыми большими океанами крови. Но кто я такой, что бы умничать? Всё, что мне остаётся — это надеяться, что в череде кошмаров, через которые нам предстоит пройти, моих сил и знаний окажется достаточно, что бы Империя выжила и победила. Ибо когда весь мир против нас одних — это страшно…

Помолчали.

— Но и увлекательно, что пиздец, — признался я наконец. — Ибо это времена, когда твориться История с большой буквы. И у нас появляется редчайшая возможность — при большой удаче мы потоками вражеской крови впишем свои имена в неё. Ну а сейчас — готовьтесь к бою! К нам снизу драконья стая летит!

— В Сибири ж не водится драконов! — изумился Смолов.

— Обязательно расскажи им это, когда они до нас долетят, — хохотнул я, вскакивая. — Уверен, им будет интересно послушать твоё мнение на этот счет!

Про драконов я не шутил. Стремительно взлетающая небольшая стая здоровенных летучих рептилий, от слабейшей из которых исходила аура Мастера, поднималась в воздух с явным намерением попробовать на зуб столь нечастых в этих краях гостей — здоровенные штуковины из металла из дерева, источающие одуряющие ароматы живой и разумной добычи. Добычи, до которой так охочи любые чудовища, что порой совершенно не задумываются над соотношением сил. Тупые твари, не понимающие разницы между добычей и хищником…

Сибирские драконы… Змеи-Горынычи из древних сказок, трёхглавые и свирепые, иногда бывали одарены полноценным разумом. Интеллектом, не уступающим человеческому, и при этом разрушительной силой, которой мог бы позавидовать кто угодно, покорившие магию Воздуха и Огня, обладающие чудовищной регенерацией, они по праву могли считаться королями монстров Разлома… Вот только те из представителей их расы, что обрели разум и самосознание не любили связываться без крайней нужды с человеком. И будь сейчас среди летящих к нам крылатых повелителей неба хоть один, наделенный разумом, то битвы бы не было — на заполнившие всё небо флотилии умные монстры лезть не рисковали.