Но вскоре шейх аль-Фазир получил известие, которое заставило его забыть о том, что происходило прямо под его ногами. Он стоял на верхней площадке Мушиной башни под защитой одного из её зубцов и наблюдал за очередной волной штурма, когда примчался его вестовой Рамиз-Гаджи и, задыхаясь, крикнул:

— Неверные псы сумели разрушить основание восточной башни! Стены дали трещины и разрушаются! Рухнула и часть восточной стены! Ещё немного, и они с востока войдут в город!..

У командующего вырвался целый залп проклятий, он воздел руки к небу и тут же уронил их, словно понимая, что чуда, о котором он хотел просить, уже не произойдёт... Впервые этот опытный и непреклонный воин оказался перед обстоятельствами, которые обрекали его на поражение. Он знал, что его гарнизон и весь город уже два месяца голодают, и им неоткуда ждать подмоги. Подвоз продовольствия с моря прервался давно: корабли христиан захватывают или топят большинство судов, и теперь никто из магометанских мореходов не рискуют подходить к берегам Акры. Армия султана Салах-ад-Дина ещё в прошлом году подступила почти вплотную к лагерю крестоносцев, однако те сделали несколько удачных вылазок и доказали, что нападение на них приведёт к страшным жертвам. Мамелюки султана возроптали и стали требовать, чтобы он отвёл войска от Птолемиады. А тут ещё стало известно, что в Палестину вступили отряды германцев, и они вот-вот тоже будут под стенами Акры. И неустрашимый Саладин устрашился! Он словно позабыл, что Фридрих Барбаросса погиб, а его сын Генрих довёл до арабских земель всего около пяти тысяч крестоносцев. Стотысячная армия султана отступила и укрылась в горах Каруба, не собираясь возвращаться. А теперь ещё прибыли армии франков и англичан, и этот сумасшедший король, который верхом гарцевал под стенами самой неприступной акрской твердыни, будто призывая на себя стрелы... Он казался и впрямь безумцем, но нет, то было, выходит, не безумие, а хитрость: отчаянные и на вид совершенно бесполезные атаки англичан лишь отвлекали защитников гарнизона, в то время как наступающие каким-то невероятным образом сумели разрушить фундамент Проклятой башни!

— Ступай назад, Рамиз! — приказал шейх Али. — Если стена рухнет, и враги Аллаха пойдут на приступ, постарайтесь хотя бы задержать их.

Он проводил глазами юношу, которого, как он сам прекрасно понимал, только что послал на верную смерть, и с высоты Мушиной башни ещё раз окинул взором крепостные стены и город. Надежды нет! Воины в страхе и унынии. Он не раз и не два уже слышал их речи о том, что Аллах отвернулся от своих верных сынов...

Али-аль-Фазир вновь посмотрел на восток и содрогнулся: на его глазах от верхней части Проклятой башни отломился громадный кусок, будто невидимый чудовищный топор рубанул по ней сверху и наискосок... Часть площадки и стены со страшным грохотом, который был слышен даже на большом расстоянии, рухнул на прилегающую к башне стену, сметя с неё десятка два воинов, и оставив в стене огромную выщерблину.

— Аласар! — подозвал шейх одного из воинов, который вместе с другими пытался достать стрелами франков, вновь тащивших к Мушиной башне свои приставные лестницы. — Сними свой пояс, он у тебя белого цвета... Привяжи его к копью и спустись к франкам [39] . Ты ведь знаешь их язык. Рамиз знает лучше, но я отослал его... Скажи тому, кто ими командует, что мы просим прекратить штурм. Мы сдаёмся. Эмиру я тоже пошлю сообщить об этом. Я знаю — он не станет возражать. Скажи франкским вождям, что я прошу принять меня в их лагере, чтобы обсудить условия сдачи города.

— Слушаюсь, повелитель! — ответил Аласар и, бросив свой лук, принялся поспешно разматывать пояс. В его чёрных глазах сверкала сумасшедшая радость, которой он и не пытался скрыть. Он тоже не хотел умирать!

Не прошло и получаса, как над стенами крепости и над равниной протрубили рога, и задолго до полудня шум сражения повсеместно стих. Граф Анри Шампанский, успевший прочно занять часть западной стены со стороны порта, не стал отводить своих рыцарей, но велел закрепиться на новых позициях: чем закончатся переговоры, сказать трудно, а отказываться от достигнутого успеха было бы просто смешно!

Не отступили от полуразрушенной восточной башни и англичане. Они лишь отошли на безопасное расстояние, потому что оседание Проклятой башни могло продолжиться. Часть воинов и рыцарей, однако, вернулись в лагерь, и с ними вместе — король Ричард. Едва стало известно о том, что комендант Акры предлагает переговоры о сдаче города, Ричарда охватил порыв ликования — он верил в успех своего дерзкого плана, но не ожидал таких скорых результатов. Однако спустя короткое время силы покинули короля — приступ лихорадки, самый жестокий за всё время болезни, свалил его с ног, и он не сумел даже сесть в седло — рыцари, испуганные этой внезапной, столь необычной слабостью могучего монарха, соорудили носилки из копий и плаща и отнесли своего предводителя в его шатёр.

— До чего же ты довёл себя, сумасшедший мальчишка! — воскликнула, не войдя, а попросту вбежав в шатёр, королева Элеонора и склонилась над сыном.

По лицу, шее, плечам и рукам Ричарда струями стекал пот.

— Не воображайте, матушка, что я умру, и вы станете править Англией в одиночку! — проговорил король, стараясь не стучать зубами и пытаясь улыбнуться.

— Очень мне нужно на старости лет возиться со страной, в которой ты, а ещё раньше твой отец натворили столько глупостей! — в тон ему вскричала Элеонора. — А потом, неужто ты позабыл, что за тобой, если ты вздумаешь умереть, трон наследует твой младший братец, заносчивый дурак, гордец и трус? Если уж я так говорю о собственном чаде, то оно того и стоит... Ты не самый лучший король, какой может быть, но ты всё же куда лучше старухи, которой пора подумать о спасении души, и молодого надутого глупца! На-ка вот, выпей: эту настойку мне дали в монастыре Святой Троицы в Кентербери. Монахи уверены, что от лихорадки она помогает лучше других лекарств.

С этими словами женщина опустилась на колени возле постели сына, приподняла ему голову и поднесла чашку, куда налила из пузатой глиняной бутыли густой ароматной жидкости.

Ричард глотнул раз, другой, допил всё до конца, и дрожь в его теле и впрямь почти сразу унялась.

— Хорошая штука! — теперь он уже улыбнулся по-настоящему. — Крепкая, как вино. Можно ещё, а, мама?

— Я бы не советовала. Те же монахи сказали, что, если выпить этой штуки слишком много, можно впасть в буйство. А ты и так бываешь буен, Ричард! Утром выпьешь ещё чашку. А сейчас лежи спокойно и гони вон всех своих рыцарей. Условия сдачи города отлично обсудит и Филипп-Август. Воевать он не мастак, зато очень хорош, когда ему сдаются... Сейчас придёт Беренгария — я попросила её подогреть для тебя вина.

Львиное Сердце нахмурился:

— Вот это зря! Не очень бы я хотел, чтобы молодая жена видела меня в таком состоянии... Ещё подумает, что вышла замуж за хилую развалину!

Элеонора искренне рассмеялась:

— Правду говорят, что чем сильнее и отважнее мужчина, тем дольше он остаётся ребёнком. У тебя было столько женщин, а ты их вовсе не знаешь! Женщины любят восхищаться подвигами. Но не меньше того любят жалеть, сострадать, перевязывать раны и прикладывать к горячему лбу возлюбленного влажный платок. Важно только давать им возможность чередовать одно с другим. Успокойся: увидев тебя таким, эта девочка влюбится ещё сильнее!