Стоит ли рассказывать о том, что было дальше? Как я долго обнимался бог знает с кем, щетинистым и потным. А тот вдруг оказался истопником Петровичем. Как, едва не прослезившись, заявил, что остаюсь в Чучминке навсегда… Как изрядно окосевшая Людмила убеждала Рубика трахнуться в знак примирения. А потом мой друг на бис исполнил «Скрипку». А потом десятиклассник Лёха одолжил ему свой байк… Как Рубик под аплодисменты оседлал машину и тотчас навернулся в лопухи…

Да, он покуролесил по весне. А я всего-то-навсего похитил сто рублей. Злодеяние осталось нераскрытым. Его и не расследовали вроде.

И всё-таки зачем? Зачем я стырил эти деньги? Долгое время я объяснял это стрессом, частичной потерей рассудка. Что, возможно, прокатило бы в суде. Но есть и божий суд, как уточнил поэт. И там потребуют серьёзных доказательств.

Я искал их тридцать лет — не то чтобы слишком усердно. Как-то из трясин бессознательного всплыл, пузырясь, давнишний эпизод. Настолько мелкий и вонючий, что я нетвёрдо верю в его подлинность. Короче. Был у меня в институте приятель, Игорь Сидякин, Сид. Книжный фарцовщик, специалист по запрещённой литературе. От него я впервые услышал стихи Гумилёва и Бродского. Из его рук получал «до завтра» тамиздатовские книги Набокова, Лимонова, Оруэлла.

Мне нравилось бывать у Сида дома. Рассматривать дефицитные корешки на полках, выпивать, беседовать об изящной словесности. Нравилось — до одного события. Как-то вечером он звонит.

— Слушай, такое дело… в общем… У нас дома пропали сто рублей. Ты случайно не брал?

— Ты с дуба рухнул? — говорю. — Конечно, нет. И что значит, случайно? Случайно можно… в дерьмо наступить. Ты меня подозреваешь, что ли?

— Нет. Но… Сегодня, кроме тебя, чужих в доме не было.

— Значит, вчера потеряли! Спрятали куда-нибудь, забыли.

— Да нет! Мать точно помнит, что…

— Погоди. Ты же со мной был. Как я мог их взять?

Эге, — думаю, — а ведь я уже ему подсказываю.

— Я выходил из комнаты. Не в этом дело. Слав, если тебе нужны деньги… Ну, мало ли, бес попутал… Ты их оставь себе, а потом вернёшь… когда-нибудь.

— Да пошёл ты!

Ночью я плохо спал. Донимало нелепое чувство стыда. Приятель без тени сомнения обвиняет меня в краже. Что со мной не так? Или всё же — с ним? Это проекция, — убеждал я себя, — кому легко заподозрить другого, тот сам — латентный вор. К утру я почти верил, что украл эти деньги. Решил занять где-нибудь стольник и швырнуть ему в лицо. Лучше мелкими купюрами, чтобы долго собирал.

Сид отловил меня на перемене. По его суетливому оживлению было ясно, что деньги нашлись.

— С меня кабак, братан! — он завладел моей рукой. — Мать сунула в бельё и забыла! Совсем мышей не ловит. Всё понимаю, экскюзми, сорри. Но и ты меня пойми.

Эх, надо было плюнуть в его улыбочку. Но вшивая интеллигентность снова победила.

— Проехали, — сказал я.

Кстати. Лет через пять-семь Сид работал заместителем директора посреднической фирмы. Его туда пристроил владелец, школьный друг. И однажды — вот сюрприз! — с помощью нехитрой финансовой аферы Сидди обувает бизнес друга на тридцать штук зелёных. Конечно, был разоблачён, ободран до белья и выпинут под зад.

— Зачем? — спросил я. — Чего тебе не хватало?

— Не знаю, — поморщился он, — бес под руку толкнул.

Итак. Там и здесь — сто рублей. Совпадение? Нет… Тут надо уловить систему. Меня несправедливо обвинили в краже денег. Я страдаю ни за что, другая чаша весов пуста. Затем, чтобы восстановить некий метафизический баланс, я действительно краду эту сумму. Безнаказанно. Обстоятельства значения не имеют. Но как всё сошлось: финал ужасного года, туман в голове, пустой дом. Направленный свет лампы. И неумолимая пачка купюр на столе. Иногда они возвращаются. Привет из минувшего, Слава.

Мне часто снится эта деревня. Один и тот же липкий сон, бредятина в жанре нуар. За каким-то дьяволом я прибываю в Чучминскую школу. Директор хмуро подписывает бумаги, он всё ещё зол на меня. Однако работать по-прежнему некому. Я иду по коридору. Невнятные приветствия коллег, смешки и глумливые взгляды учащихся. Сейчас мне придётся зайти в класс и начать урок. Разумеется, я не готов. Господи, забери меня отсюда! «Опять бражки напились», — вздыхает завуч Тамара Семёновна…

Безжизненный свет зимнего вечера, уже наваливается тьма. Снег резко хрустит под ногами. Кончается улица, за ней — придавленные небом холмы до горизонта. Крайние избы, размытые пятна окон. В нашей кто-то есть. Я догадываюсь — кто, вернее, знаю. Обиваю валенки на крыльце. Где-то здесь должен быть веник…

Человек курит, сидя у печки. Он едва узнаваем. Да он ли это? Телогрейка, седые космы. Из морщин выглядывают тусклые глаза. «Приехал всё-таки, — говорит он, — а я думал, ты не вернёшься. Ничего, теперь поработаем вместе. Целая вечность впереди».

Проснувшись, я не иду в душ, чтобы смыть остатки кошмара. Всё равно не получится. Я лежу и пытаюсь разобраться: зачем он изводит меня. Что важного скрывает этот год? Тогда я ещё не осознал, где мне стоит жить и как. Но точно понял, где и как мне жить нельзя. Я бессвязно думаю о том, что все мои последующие жизни есть, по сути, бегство из села Чучминка Татарской ССР. О том, что восемьдесят седьмой никуда не делся, лишь неуклюже прячется за тонкой пеленой разделяющих нас лет. О том, как бестолково искать за ней ответа. О том, что никто не придёт назад.