Так что решено, это тоже пойдёт в дело.

— Короче говоря, бать, поздравляю тебя с выходом на пенсию, — сказал я. — Ты это заслужил, как никто другой.

— Погоди, — Роман Романович напрягся. — А ты точно уверен, что у тебя всё получится?

— На все сто.

— На все сто, пап, — тут Шиза отвлекалась от ногтиков и приобняла отца. — Не волнуйся ни о чём.

— Ну-у-у, — протянул батя и замолчал.

Видно было, что его терзают сомнения. Вполне могу предположить, что сейчас ему не верится в происходящее и во всём видится какой-то подвох. Сколько детей таким вот образом разводили своих родителей? Сколько восторженных мамкиных бизнесменов сливали в унитаз всё то, на что их предки горбатились всю жизнь?

Однако в конце концов батя сказал:

— Ладно.

С грустью какой-то, правда, но всё равно.

— Как я могу мешать, раз вы уже всё решили?

Эх, батя-батя, не грусти! Ты даже не представляешь во что всё это выльется! Ты даже не представляешь какой жизнью ты скоро заживёшь… и кстати. Когда уже наступит это самое «скоро»?

Хмм…

Если прикинуть и так, и эдак, то уже к завтрашнему вечеру мы наберём нужную сумму для покупки артефактов, послезавтра проведём последние приготовления и на следующий день к вечеру уже будем в рифте.

То есть послепослезавтра.

Всё-таки Александров — это же совсем под боком. Всего-то пара часов на электричке.

— Не переживай, бать, — ещё раз на всякий случай сказал я. — Всё будет хорошо…

— Двести тысяч триста пятьдесят, двести тысяч четыреста пятьдесят…

Входная дверь открылась и из прихожей раздался крик Шишкина:

— Анубис будет жить ещё долго!

— Ответьте ему уже кто-нибудь, а? — я отвлёкся от пересчёта наличности и умоляющим взглядом обвёл своих родственников, а затем продолжил. — Двести тысяч пятьсот пятьдесят…

— А Дюк Ньюкем должен умереть! — крикнул мой консильери Костян, встал из-за стола и отправился к Шишкину.

Послышался еле слышный бубнёж, дверь снова хлопнула, и Ходоров вернулся с очередной пачкой наличности. Сотки и полтинники. Полтинники и сотки. Найти пятихатину во всей этой горе бумажек было настоящей удачей.

То-то Ивашкины удивятся, когда я отгружу им целый пакет денег.

Второй и финальный день нашей распродажи подходил к концу. Сегодня мы все встали спозаранку и ещё до полуночи успели обкатать всю Москву и область. Устали, как черти, зато торговать теперь, по сути, было нечем. Художники скинули нам наличку с последней линии и отправились на заслуженный отдых.

Ну а я сейчас сидел в окружении семьи и считал выручку. Долго уже сидел. Очень долго. Аж подушечки пальцев начали чернеть от грязи.

— Семьсот тысяч триста, — наконец у меня в руках осталась последняя банкнота. — Семьсот тысяч четыреста, — заключил я. — Ну что, ребят? Ура?

— Ура! — первой, конечно же, отозвалась Шиза.

— Ура, Ярик, ура, — с непривычки замученная работой Сонька похлопала меня по плечу. — Можно я теперь спать пойду?

— Иди, конечно.

А у меня на сегодня осталось последнее дело. Я взял телефон, набрал Игната Ивашкина и подтвердил завтрашнюю встречу. Ну вот и всё. Теперь дело осталось за малым. Просто пережить завтрашний день…

Утро началось не с кофе. Проснулся я от того, что меня трясли за ногу.

— Ярик, вставай. Помощь нужна.

Открыв глаза, первым делом я увидел батю с перфоратором в руках, а вторым делом Лёху с каким-то альпинистским снаряжением. Моток каната, карабины, крюки…

— А что здесь, собственно говоря, происходит? — спросил я.

Я спросил, а мне ответили, — так ведь и происходит общение, верно? Короче говоря, за всей вчерашней беготнёй я как-то совсем позабыл про новый дар Лёхи. А с Лёхой тем временем происходили настоящие чудеса.

После первого же своего превращения в оборотня и обратно, он впервые за много лет почувствовал палец ноги. Сначала Лёха не поверил себе и подумал, что ему просто показалось, но нет. Не знаю, как это работает, но пребывание в зверином обличье запустило регенерацию человеческого тела Лёхи.

Так что как только магическая способность откатывалась, брательник тут же спешил уединиться и побыть оборотнем. Кстати! По его словам, кулдаун составлял около четырёх часов. Как по мне, для начала прекрасно.

Так вот.

Сначала Лёха почувствовал один палец, затем второй, затем сразу же все. За простым «ощущением» пришла чесотка и чувствительность к боли, ну а сегодня он уже вовсю шевелил большим пальцем левой ноги, — первым из тех, что начал его слушаться.

— И вот я, короче, хочу сделать себе что-то типа тренажёра, — чуть не захлёбываясь от восторга, вещал Лёха. — На стену облокачиваться пока страшно. Ну… Мало ли упаду, ещё раз поломаюсь? А так за трос взялся, подтянулся и стою, сколько получится, ноги тренирую. Прикольно же?