К тому же Карло служит лишь отправной точкой для разделения персонажа на две противоположные и взаимодополняющие сущности, абсолютно положительную и совершенно отрицательную, вдобавок шизофренически сплетенные одна с другой: Карло I (Карло Полис) – интеллектуал, технарь, преданный властям работник, и Карло II (Карло Тетис) – разрушитель, нарушитель порядка и враг системы, действующий исключительно по велению инстинктов, либидо, в поисках андрогинного, полиморфного и неконтролируемого сексуального удовольствия. «Каждый вечер первый и второй Карло встречались. У них не было ничего общего, кроме собственного «Я». Что уже, несмотря ни на что, много. Но недостаточно, похоже, чтобы создать достаточное количество тем для обсуждения или взаимную привязанность»{R2, стр. 1378.}.

Таким образом, личность главного героя постоянно разделяется между ангельско-социальной (Карло Полис) и дьявольско-звериной (Карло Тетис) сущностями. В «Записи 51» описывается превращение Карло из мужчины в женщину. В «Записи 55», озаглавленной «Лужайка Казилины», Карло предается оральным развлечениям с 20 парнями, проводит экстремальные сексуальные эксперименты, описание которых больше похоже на некое представление, почти религиозный обряд, наделенный парадоксальной сакральностью.

На остальных страницах романа автор настойчиво излагает причины изменений в итальянском обществе, процесса тотально негативного для Пазолини – «антропологической мутации» итальянского народа, к которой он возвращался много раз на страницах «Корсарских писем»: в частности, некоторые «Заметки» посвящены персонажу по имени Мерда – то есть Дерьмо. Собственно нефть в романе становится яркой метафорой для разговора об «ужасном мире, в котором перемещался Пазолини: маслянистом, вязком, скользком, лингвистическом аналоге нефтяной леммы»{Martellini 2006, стр. 210.}.

Таким образом, Пазолини показывал, что находился в оппозиции по отношению к власти. Однако, согласно наводящему на размышления мнению Бруно Морончини, Пазолини следовало бы бороться не только с властью, но и с самим собой, чтобы не поддаваться соблазнам этой самой власти. В конце 60-х, отмечает исследователь, Пазолини обнаружил, что очарован властью: то, против чего он всегда боролся, и что, в свою очередь, боролось с ним посредством дискриминации, агрессии и судебных исков, стало частью его самого, мотивируя его поведение и отравляя его стремление к бунту.

Поэтому Пазолини начал расследование механизмов, посредством которых власть проникает в психику субъекта: оно достигло кульминационного момента как раз в период написания «Нефти». Прибегнув к методам фрейдистского психоанализа, Пазолини обнаружил истоки уз, связывающих индивидуума с властью, в его детстве, а психологический механизм, укрепляющий и питающий эти узы – в расщеплении эго. Писатель поднял таким образом важный вопрос о роли литературы, о ее новых способностях ослабить эти узы и бороться с тайным обаянием власти{См. Moroncini 2019.}.

Как отметила Карла Бенедетти, «опубликованная 17 лет спустя после смерти автора “Нефть” стала посмертной и для читателей. Мы получили ее слишком поздно, вне исторического контекста. Но именно поэтому книга сохранила свою потрясающую силу. Те годы, что она была скрыта от читателей, не смогли переварить ее, превратить в современный миф, сжать до определения, спрятать на полке»{Carlo Benedetti, “Petrolio” e l’impossibilita di una poetica, в Naldini 1997a, стр. 71–82: 73.}.

Французский философ и историк Мишель Фуко в эссе «Воля к знанию» (первый том «Истории сексуальности», 1976 год) назвал «биовластью» силу, которая присутствует во всех жизненных человеческих проявлениях, создавая не думающих личностей и ответственных граждан, а послушные и полезные тела, для которых посредством навязываемой жесткой дисциплины можно создать гетерозависимую душу. Очевидно, что это жесткая критика насилия над личностью общества потребления и массовых коммуникаций. Эта критика по многим аспектам была созвучна той, что, с присущей ему ясностью мышления и оригинальностью выводов, была свойственна Пазолини в его последние годы жизни{О взаимоотношениях Пазолини и Фуко см. Kirchmayr 2016 и Bazzocchi 2017a. Последний, перечитывая Пазолини, особенно часто видит следы Фуко, Бахтина, Барта, Делеза и других критиков и семиологов.}. Новая власть потребителей, писал он, «абсолютно лишена веры, тоталитарна, жестока, исповедует фальшивую толерантность, но при этом репрессивнее всех прежних; она коррумпирована и деградирует»{22 сентября 1974. Историческая конференция в Кастель-Гандольфо, SP, стр. 353–354.}.

Последний фильм Пазолини, ?????????????????????????????представляет собой отчаянную попытку высказаться, донести языком кино идущее из самого сердца послание о безнадежном положении вещей, показать, насколько безнадежно современное общество потребителей с точки зрения деградации культуры и национальной идентичности. Эта авторитарная, жестокая, репрессивная, классовая и расистская «власть», о которой писатель рассказывал в ходе своей журналистской работы в период 1973–1975 годов, предстает в виде метафорической картины, изображающей республику Сало 183 , хронологическое объективное воплощение «нового фашизма», то есть фашизма истинного, ставшего для Пазолини лицом нового общества массового потребления.

Луис Бунюэль сказал: «Кинематограф – прекрасное и опасное оружие, если им владеет свободный духом». Это верно как для фильмов испанского режиссера, так и для фильмов Пазолини. Для фильма «Трилогии жизни» он снимал ?????????????????????????????? как продолжение радости жизни, и приветствовал нарушения привычного порядка, установленных правил; но теперь, спустя годы, ??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????