Шрифт:
— Понятно, — Ника вдруг поняла, что совсем на него не сердится. Ни за те дурацкие трусы, ни за то, что он совсем вчера ничего не слушал.
— Я только понял, что там твой дед, вроде… Он что-то тогда давно совершил…
— Ой, ну и дурак ты, Кир, — вздохнула она. — Ладно, слушай.
И неожиданно для себя начала рассказывать. Не так сухо, казённо, как было в дневнике старого Ледовского, а так, как видела это сама в своём воображении. Начиная с гордой и неприступной женщины, Киры Ставицкой, стоящей и смотрящей на солнце, и заканчивая тем, как молодой Гриша Савельев (ей он почему-то представлялся похожим одновременно и на папу и почему-то вдруг на Кирилла), ворвался в квартиру и убил…
Ника говорила вдохновенно, постоянно поясняя Киру сложные семейные связи, в которых и сама немного путалась, перемежая повествование своими мыслями и эмоциями. Кир слушал внимательно, забыв про еду, остывающую перед ним. Сочувственно кивал, иногда моргал быстро и часто, и по тонкому, как у девочки лицу, пробегала лёгкая тень от его длинных ресниц. Он снова стал похож на того, прежнего Кирилла, которому она когда-то ночью, в заброшенном и вонючем отсеке на шестьдесят девятом, рассказывала про свой мир — огромный хрустальный шар, плывущий над облаками.
— А теперь что со всем этим делать? — спросил он, когда она закончила говорить. — И как все эти события связаны с тем, что сейчас происходит? С убийством Вериного деда, с… покушением на твоего отца.
Кир, как и все остальные, избегал говорить прямо, что её отца нет в живых, так же запинался, как они все.
— Я не знаю. Но ведь должна же быть эта связь. Ведь Рябинин украл дневник — это факт. Значит там что-то такое есть. Мы просто не понимаем. И, наверное, Стёпка прав, надо передать дневник его отцу, пусть разбирается.
При упоминании Стёпки Кир вскинулся.
— Мельникову? Ну, конечно, Стёпка прав! — выпалил он. — А вдруг именно Мельников за всем этим стоит?
— С ума сошёл? — удивилась Ника.
— А почему нет? Почему Мельников не мог? Только потому, что он отец твоего обожаемого Стёпки?
Ника рассердилась. Прежний Кир, готовый рисковать ради неё всем — идти через любые КПП, вооружённую охрану, подниматься наверх, Кир, не боящийся ни деда Веры, ни её отца — тот Кир, исчез, и остался Кир сегодняшний, озабоченный глупой ревностью, страдающий от того, что ущемили его эго, и которому не было никакого дела до её переживаний. Она наклонилась к нему и тихо прошипела:
— Нет, Кир. Это ты хочешь свалить на него вину только потому, что Мельников — отец моего обожаемого Стёпки.
Лицо Кира медленно залила краска. Но сдаваться он не желал.
— Не только поэтому. Просто, сама подумай головой, за этими покушениями и убийствами явно стоит кто-то из Совета, из ближнего окружения Павла Григорьевича. Не сосед же мой дядя Вася или бригадир ремонтников Петрович всё это организовал. А Мельников как раз в Совете. Скажешь, нет?
— Мельников пытался спасти генерала Ледовского. И вообще, он с папой…
Ника запнулась. Вспомнила, что у Мельникова с отцом были не самые простые отношения. Папа называл того «высокомерным снобом», и они часто ругались, спорили… А вдруг?
— Видишь, — Кир почувствовал, что Ника засомневалась. — Непонятно, кто там в чём замешан. Все они друг друга стоят. Это для тебя они все свои, друзья твоего отца, а на самом деле, кто их знает. Дерутся там за свою власть. А ты всё, дядя Серёжа, дядя Боря. Это тебе они дяди. А на самом деле…
— Дядя Боря… Погоди, Кир, — Ника положила ладонь на его руку, почувствовав на мгновенье, как он напрягся. Но лишь на мгновенье — ей было не до этого. Как же она могла забыть. Про лучшего и единственного друга своего отца, который несмотря на то, что между ними произошло, всё равно оставался его лучшим и единственным другом, и в этом Нику убеждать было не нужно.
— Кир, ты молодец! Конечно же. Дядя Боря!
Глава 10. Борис
— Да нет у нас, Паш, другого выхода. Нет. Не можем мы тут вечно прятаться, у Анны, — Борис, по своему обыкновению меряющий широкими шагами комнатку, упёрся в стену, остановился и резко обернулся, посмотрев на друга.
И не смог сдержать ухмылки.
Пашка явно думал не о Совете и не о плане, предложенном Борисом. Он смотрел куда-то вдаль с таким идиотским, мечтательным выражением, что не оставалось никаких сомнений, о чём он думает. Точнее, о ком.
— Хотя, я так понимаю, ты бы теперь не отказался тут всю оставшуюся жизнь просидеть, Ромео хренов, — пробормотал Борис. — Эй, Паш, ау! Ты вообще меня слушаешь?
— Что? — Пашка вздрогнул и нехотя перевёл взгляд на Бориса. — Прости, Борь. Слушаю, конечно. Извини, задумался.
— Задумался он, — проворчал Борис. — Спать по ночам надо, Павел Григорьевич, а не чёрте чём заниматься. Не мальчик уже…
Павел на насмешку среагировал вяло. Но Борис, хоть и понимал умом, что уже достал и Павла, и Анну своими подколками, всё равно не мог отказать себе в удовольствии ещё раз их поддеть. Потому что, как дети, ну честное слово. Если б позавчера он, Борис, не подтолкнул наконец-то их друг к другу (сил и нервов уже не осталось никаких, чтобы ждать, пока они сами), они бы так и продолжали, один в гляделки играть, другая — в прятки. Дай им волю, так и бегали бы друг от друга до сих пор.