На следующий же день мамка Дина отправилась с девушками в близлежащую деревню. Пустая повозка, на которой они уезжали, вернулась с ними в полк к вечеру со множеством всяческого товара. Довольные военные тут же окружили, радостно восклицая и рассматривая то пуговицы, то нитки, а то и овощи...

– Осторожно! Осторожно!
– строго прикрикнула мамка Дина, оттолкнув пару солдат в сторону от повозки.
– За плату получите всё, что сердце желает! Не забывайте, кто мы! Мы служили маркитантками у французов!

Военные соглашались, кивая и улыбаясь. Некоторые тут же доставали припрятанные на себе деньги. Некоторые решили купить что чуть позже, а кто-то просить стал мамку Дину и девушек об услуге зашить что из одежды.

Стоя в стороне ото всех, Данило облокотился на берёзу и вновь любовался рыжеволосой красавицей. Она стояла с корзинкой овощей, смущённо улыбаясь некоторым обращающим на неё внимание гусарам. Те же будто не решались подойти ближе, но мамке Дине пытались прошептать свои вопросы.

Мамка Дина смеялась, толкая их в грудь, и не отказывала, воскликнув один раз так, что и Даниле стало слышно:

– Озорники какие! Обождёте! Шалаши ещё не поставили!

– Видать, теперь они маркитантки у нас, - встал рядом с другом Серж, но Данило молчал, будто не слышал.

– Софьей звать,... я узнал, - прошептал тогда Серж, и губы друга повторили очень тихо это имя.
– Ишь, какие платья купили, - обратил он внимание на одежду, в которой девушки вернулись в полк из деревни.
– Грудь вздымающаяся так и видна, соблазнительно...

– Кто им сие продал?
– задумчиво молвил Данило, любуясь, как Софья, отдала корзинку жене гусара, что занималась готовкой еды.

Сев на пенёк возле хихикающих с гусарами подруг, Софья несколько раз коснулась своей косы, но та будто стягивала волосы так туго, что не вытерпела она больше и распустила её. Данило аж затаил дыхание, представляя то наслаждение, которое чувствовала Софья...

Волосы её волнистыми волнами разлились по плечам и вздымающейся груди... Свобода... Покой... Всё манило куда-то, где звуки вокруг даже будто стихли. Оставалась одна умиротворённость и... мечта, к которой Данило так хотелось хотя бы слегка прикоснуться...

И всё же очень скоро, чуть съёжившейся от прохладного ветра Софье, один из гусар предложил свой мундир. Он прикрыл им её плечи, сел рядом на траву, но молчал, покусывая сорванную травинку и поглядывая на неё. Софья благодарно кивнула, улыбаясь в ответ, но взгляд взволнованно блуждал вокруг, возвращаясь то к подругам, то к занятой беседами с военными мамке Дине...

Вскоре шалаши были расставлены, ужин готов и все расселись вокруг есть. Данило принял от одной из подруг Софьи, вызвавшихся помочь кухарке, миску супа и сел подле Сержа, слушая рассказ мамки Дины, но невольно наблюдая за Софьей. Вновь и вновь возвращался к ней его взгляд... Он часто встречался с её, не менее взволнованным и будто печальным...

– Думаю, и переход через Неман был знаковым, - рассказывала мамка Дина.
– Проливной дождь лил, как никогда. Чуть ли не двое суток лил! Дороги и поля затоплены. Та жара, что стояла, сменилась холодом. Лошади падали, как мухи. Много погибло их той ночью. Солдаты же принуждены были оставаться на ногах до утра. Мы не могли в тот ливень даже согреться у огня. Костры тут же потухали. На заре же, окоченелые, промокшие до костей, измученные все были похожи не призраков или потерпевших кораблекрушение.

– Хорошо французы, а вот вам-то за что такие мучения?!
– удивился один из слушающих.

– Ничего, - засмеялась мамка Дина.
– Мы с песнями да верою вперёд шли! Моя Софьюшка так петь может, нигде больше сей красоты не услышите!

– О!
– прокатилось вокруг.
– Пора бы и нам за гитару взяться! И мы петь можем!

Один из полных военных стал сразу наигрывать на гитаре душевную мелодию. Пригласившие Софью сесть вместе гусары расселись вокруг и стали подпевать тому, кто играл на гитаре. Он пел, радуя сердца, а вскоре с ними хором уже запела и Софья:

Много роз красивых в лете,

Много беленьких лилей,

Много есть красавиц в свете,

Только нет мне, нет милей,

Только нет милей в примете

Милой, дорогой моей.

Если б сам Амур был с нею,

Он ее бы полюбил;

Позабыл бы он Психею

И себя бы позабыл, -

Счастлив участью своею,

Век остался бы без крыл.

В ней приятны разговоры,

В ней любезна поступь, вид;

Хоть привлечь не тщится взоры,