Впоследствии я показала этот рассказ своему бывшему однокурснику Валерию Воинову. К моим воспоминаниям он добавил следующее: «Ты не упомянула о комарах. Помнишь, как перед сном мы зажигали кизяк в ведре. Он нещадно дымил, его ставили в самом дальнем углу палатки, постепенно перемещая к выходу, и оставляли там на всю ночь – но это не очень-то помогало в изгнании этих вампиров. Помню так же, как мучили нас тучи комаров, когда мы на грузовиках возили зелёную массу на силос. Нам приходилось почти с головой зарываться в эту массу и таким образом спасаться от этой напасти. Причём в основе этой зелёной массы были не кукуруза и подсолнухи, а полынь, которая огромными кустами покрывала поля, лишь иногда давая возможность пробиваться других культурам. Потом на этих же грузовиках внавалку привозили нам хлеб, и за время пути он успевал вдоволь насытиться полынной горечью. Молоко коров, которые находились на этой «диете», также было нещадно горьким.

И еще, ходила ли ты на реку купаться? Это был, по-моему, Ишим, приток Иртыша. Там была наиболее озверевшая масса комариных полчищ. Нам приходилось внутри палатки отрабатывать алгоритм раздевания, чтобы через секунды оказаться в воде. Также тщательно надо было продумать последовательность одевания, чтобы сразу и бегом покидать это ратное поле. В общем, это действительно были весёлые деньки!».

Так закончилась наша целинная эпопея. Нам даже заплатили какие-то, но очень малые деньги. Я-то получила весьма небольшие деньги. Это случилось потому, что, во-первых, я работала на очень дешевых работах, во-вторых, у меня были прогулы и, в-третьих, из зарплаты вычли кругленькую сумму за питание. Не исключено, что на нашем труде кто-то нагрел руки. Ведь мы не видели всей системы учета. Клара и Валерий, по сравнению со мной, заработали очень неплохо.

Обратно мы ехали уже в плацкартных вагонах с той только разницей, что в купе кто-то спал и на третьей полке. По-моему, это была я. Можно было заказать постельное белье. Доехали без приключений. Единственное «но» состояло в том, что я не подумала о еде, а нас уже больше не кормили. Что-то смогла купить в дороге, но этого было мало. Мне было голодно.

Дома, в Ленинграде, мы получили значки «Участнику уборки урожая на целине», подтверждающие наше участие в освоении целинных земель, и постарались как можно скорее забыть о ней. Жизнь наша постепенно стала входить в обычное русло.

Что сказать в заключении? Может быть, привести цитату из статьи сотрудника Оренбургского государственного университета Е. А. Семенова, написанной к пятидесятилетию освоения целины: «…переселенцы так и не смогли привыкнуть, адаптироваться к местной целинной среде. Преобразовав степной ландшафт, они не смогли изменить свою внутреннюю природу….И если в период взлета освоения степных просторов для покорителей целины была популярной песня «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я», то впоследствии более актуальной становилась – «Вернулся я на родину, шумят березки встречные».

18 августа 2008 г.

Каждый раз, когда вспоминаю этого доброго и хорошего парня, удивляюсь странной судьбе его. При всех положительных качествах, заложенных в нем, его жизнь сложилась нелепо, и также нелепо закончилась.

Он был старшим сыном в семье наших ближайших соседей, с которыми мы познакомились еще в 1965 году, в том году, когда мы переехали на новую квартиру. Наш кооперативный дом был заложен в первых числах ноября 1964 года, а в июне следующего года мы уже праздновали новоселье. Родители Сашки – мама, Валентина Григорьевна, была преподавательницей музыки, а папа, Виталий Андреевич, морским офицером, капитаном второго ранга.

Они поселились этажом ниже. Это была среднестатистическая ленинградская хорошая и хлебосольная семья. Мне в то время было двадцать восемь лет, и я ничего толком не умела делать, ни готовить, ни заниматься хозяйством. Случалось, что, поставив в духовку пирог или, скажем, жаркое из мяса, я призывала «спасать» мое неудачное кулинарное начинание наших соседей. И, хотя Валентина Григорьевна была старше меня только на одиннадцать лет, она терпеливо учила меня и никогда не отказывала в помощи. Поразительно, но моя нескладность и беспомощность в хозяйственных делах никогда не раздражали моих соседей. Я вполне допускаю, что наедине они подтрунивали надо мною, но наших отношений это нисколько не портило.

Когда мы познакомились, Сашка был школьником. Как большинство мальчишек, он был драчлив и непослушен, учился неважно. На его беду в школе нашелся преподаватель, который всегда видел в нем только плохое. Если что-то случалось, то преподаватель знал заранее, что виноват только Сашка, и никто другой. Сашка же был добр и несчастен. Если Валя приходила с работы домой и видела, что все белье постирано и развешано на веревках в прихожей, это означало – Сашка получил очередную двойку или заработал замечание в дневнике. В этом случае Валя не знала, что делать, ругать его или благодарить.

Однако школу Сашке все-таки пришлось оставить. Он поступил в производственно-техническое училище, потом – на работу. При этом он оставался таким же добродушным и сговорчивым парнем. Я долго чувствовала себя девочкой; иногда воображала себя пантерой и любила с разбега прыгать на него. В ответ он, легонько стряхивая меня, укоризненным баском говорил: «Ну, тетя Мила!» Думаю, что со стороны это было очень смешно – я тоже не маленького роста. Еще во время обучения его в училище ему попался очень «добрый» наставник, который хорошо понимал психологию своих учеников, помогал им в трудные минуты, а в день получки собирал с них деньги и добросовестно всё с ними пропивал. Вот тут-то у Вали и началась бурная жизнь. Она все собиралась пойти в дирекцию училища и пожаловаться на «добряка-преподавателя», но и Сашка, и другие ученики так его обожали, что об этом и речи не могло быть. Сашка буквально в ногах у Вали валялся, обещал больше не пить, только не надо «вредить» их обожаемому наставнику.