Определять людей в качестве уникальных обладателей способности использовать человеческий язык – примерно то же, что говорить, что только у людей есть человеческий интеллект. Но мы не хотим самим определением исключать возможность того, что способности или навыки, составляющие человеческий интеллект, могут иметься и у других животных. Если мы подходим к другим животным так, словно они отличаются от нас настолько, что мы не можем и представить, чтобы их поведение было столь похоже на наше, мы можем упустить из виду то, что они делают, и так и не поставить правильные вопросы о когнитивных основаниях их поведения. Если мы ожидаем того, что у них нет требующихся способностей, тогда мы можем упустить некоторые довольно сложные формы поведения или же дать им дефляционную интерпретацию. Наша приверженность принципу уникальности человека способна исказить наши наблюдения и даже способ проведения экспериментов. Именно это произошло, когда была предложена новая способность, которую многие считали наверняка свойственной только человеку, – речь о способности приписывать другим ментальные состояния.

Теория сознания

Способность понимать тот факт, что другое существо что-то чувствует, видит и мыслит, а также представлять, чем могли бы быть эти его эмоции, восприятия и мысли, требует наличия достаточно сложного комплекса когнитивных навыков. Тот, кто обладает теорией сознания (ТС) – так стали называть этот комплекс когнитивных навыков, – должен, как минимум, понимать, что он индивид, отличный от другого; что у другого есть опыт, восприятия и мысли; и что они могут отличаться от его собственных. Дети старше пяти лет обычно способны думать о том, о чем, возможно, думают другие. Большинство подростков, похоже, только и думают о том, о чем думают другие. Но действительно ли эта сложная когнитивная способность делает людей уникальными?

Вопрос о наличии у других животных когнитивной способности распознавать в других когнитивных существ впервые был поставлен Гаем Вудрафом и Дэвидом Премаком в их статье 1978 г. «Есть ли у шимпанзе теория сознания?». По их мнению, обладание ТС означает, что животное «приписывает ментальные состояния самому себе и другим (либо сородичам, либо также представителям других видов)». Вудраф и Премак предположили, что к ментальным состояниям, которые приписываются другим, могут относиться «целенаправленность, намерение, верования, мышление, знание, притворство, приязнь и сомнение» [Woodruff, Premack, 1978, p. 518]. Чтобы ответить на свой вопрос, Вудраф и Премак видоизменили эксперименты по инсайту Вольфганга Кёлера. Кёлер, когда руководил «Станцией изучения антропоидов» на Тенерифе, предлагал обезьянам решить задачу – достать бананы, которые находились в их вольерах вне их досягаемости. У них поблизости имелись бамбуковые палки и инструменты, и, по Кёлеру, шимпанзе обычно внезапно приходили к правильному сочетанию действий, необходимых для того, чтобы дотянуться до бананов, и это заставило его предположить, что у шимпанзе случался внезапный инсайт, который позволял им увидеть решение задачи. В экспериментах Вудрафа и Премака, вместо того чтобы предлагать Саре задачу, которую надо решить, они записывали людей, пытающихся решить определенные задачи, – например, достать высоко подвешенные бананы, используя палки и ящики. Вудраф и Премак показывали видеозаписи Саре, чтобы определить, сможет ли она распознать то, что человек пытается решить задачу, указывая или предсказывая то, как он будет решать каждую из задач.

Было сделано 32 видеозаписи с актером-человеком, который в клетке пытается добраться до недостижимых бананов. В дополнение к видео делались фотографии актера, занятого действиями, составляющими решение задач. Саре показывалось каждое видео вплоть до последних пяти секунд, когда оно ставилось на паузу. Затем Саре показывали две фотографии, из которых только одна представляла решение задачи. Экспериментатор выходил из помещения, и Сара выбирала одну из двух фотографий, помещая выбранную в указанное место. Сара сделала правильный выбор в двадцати одном из двадцати четырех испытаний. Поэтому казалось, что Сара понимала то, что актер пытался достичь определенной цели и что у него была задача, которую он хотел решить, и была способна определять, что именно позволит актеру решить задачу, чтобы достичь своей цели. Для всего этого Сара должна была приписывать «по крайней мере два состояния сознанию актеру-человеку, а именно намерение или целенаправленность, с одной стороны, и знание или верование, с другой» [Woodruff, Premack, 1978, p. 515].

Однако, поскольку существовало несколько альтернативных объяснений, помимо наличия теории сознания, например, поведение Сары можно было объяснить ассоциативным обучением или же эмпатией, Вудраф и Премак расширили эксперименты с Сарой, пытаясь исключить возможность того, что Сара либо обобщает прежние ситуации, предсказывая на их основе новые (но не приписывает ментальные состояния), либо просто ставит себя на место актера-человека (занимаясь, соответственно, симуляцией, а не рассуждением).

Чтобы исключить ассоциативное обучение, Саре показывали четыре новых снятых на видео сценария, требуя, чтобы она опять же выбрала фотографию, представляющую решение для задачи, представленной на видео. Сара показывала результаты существенно лучше случайных. Для исключения эмпатии актерами на видео стали один знакомый Сары, которого она не особенно любила, и, наоборот, ее любимый кипеp. Сара с довольно высокой статистической закономерностью выбирала правильные ответы для актера, который ей нравился, и наоборот, выбирала неправильные, отказываясь решать задачу, для актера, который ей был безразличен. Это означало, что она не ставит себя на место человека, а, наоборот, может распознать разных людей, решая задачу для человека, который ей нравится, и не решая ее для того, кто ей не нравится [4] .

Проведя эти испытания, Вудраф и Премак пришли к выводу, что будущие исследования покажут то, что шимпанзе могут правильно приписывать желания, намерения и цели другим. Стало казаться, что некоторые животные, отличные от человека, обладают теорией сознания, пусть она и не так сложна, как человеческая. Однако, как и в случае с использованием орудий и языка, некоторые отрицали то, что эта работа опровергает принцип исключительности человека. В ответ на это были проведены прицельные эксперименты, чтобы определить, могут ли шимпанзе пройти так называемый «невербальный тест на ложные убеждения» который часто используется с детьми, когда они еще не умеют говорить. Тест был разработан для определения того, понимают ли шимпанзе то, что видеть – значит знать. Два человека вставали вне вольера с какой-нибудь лакомой для обезьян едой. Один человек не мог видеть шимпанзе. (Например, ему завязывали глаза, надевали на голову ведро или же он просто смотрел в сторону.) Другой человек смотрел прямо на шимпанзе. Если шимпанзе подходила к человеку, который видел ее, и просила у него еду, а не к тому, кто не мог ее видеть, исследователи могли сделать вывод, что шимпанзе понимает то, что видеть – важная часть формирования индивидами своих ментальных состояний. В этой цепочке экспериментов шимпанзе выбирали людей, к которым они подходили, случайным образом [Povinelli et al., 1996]. Эта работа не подтвердила исходного вывода о том, что шимпанзе могут приписывать самим себе или другим желания, намерения, верования или цели. Собственно, утверждалось прямо противоположное. Например, в статье 1998 г. Сесилия Хейз указала на то, что «все еще нет убедительных доказательств наличия теории сознания у приматов. Мы должны перестать задавать вопрос Премака и Вудрафа» [Heyes, 1998, p. 102].

Существует ряд причин, по которым так и не было получено убедительных доказательств того, что у шимпанзе есть теория сознания. Одна состояла в том, что стандарты того, что считать доказательством, постоянно менялись по ходу изменения смысла ТС. Например, Хейз пишет: «животное с теорией сознания считает, что ментальные состояния играют каузальную роль в порождении поведения, и выводит наличие ментальных состояний у других животных, наблюдая за их внешним видом и поведением в различных обстоятельствах» [Ibid.]. Обладать теорией сознания, соответствующей этому определению, – значит не просто приписывать ментальные состояния другим, предсказывая их поведение, но также и иметь представление о том, что эти ментальные состояния определяют поведение в качестве причины. Это предполагает наличие понятия о причинно-следственной связи. Точно так же, как в спорах об использовании орудий и языка, казалось, что планка, определяющая наличие у животного теории сознания, постоянно поднимается.