— Вы хотите вырваться, — прошептала Элеонора. — Моя мать молила меня об этом, но я не слушала ее. Думала, что кошмары, что снятся ей глубокой ночью, лишь призрак ее хронического слабоумия. Я знаю, у нее была больная душа. Последние десять лет она была сама не своя — вы использовали ее. Вы сводили ее с ума, потому что она верила в вас.

По кабинету волнами прокатился едва уловимый шум.

— Она сказала, что под светом луны, в вас просыпается огромная сила, но сейчас все небо в тучах. Видит Бог, я так долго ждала этого момента, что дверь кабинета теперь для меня не преграда. Моя мать умерла, и я своими глазами видела, в каких муках она уходила на тот свет. Она сказала, что если я не сделаю то, что должна была сделать уже очень давно, я умру той же смертью, какой умирала она. И на следующий день я почувствовала ее слова. Вы пришли ко мне. Мои мысли наполнились звуками. Возможно, я тоже сойду с ума, если не остановлю это. Но, что будет дальше? Мои дети, мои внуки… Что будет с ними?

Когда она развернула бумажный лист, раздался тихий удар грома. Элеонора вздрогнула. Она взглянула в окно. Первые капли дождя ударили по стеклу, и она почувствовала скрытую угрозу.

«Лучше не делай этого, стара карга!» — Элеонора поставила свечу на пол и подожгла фитиль.

Огонек затрепыхал, отгоняя мрак в сторону. Расплавившийся воск прилипал к обгорелым доскам. Она посмотрела по сторонам и начала читать.

В кабинете повисла тишина. Но лишь на некоторое время, пока голос Элеоноры не стал более твердым и убедительным. Она читала громко, уступая кажущимся ошибкам все меньше места.

«Главное вера, — повторяла про себя Элеонора. — Я верила в призраков, теперь верю в действие заклинания. Иначе ничего не произойдет и все окажется напрасным».

Она прочла первое заклинание трижды. Ее голос смолк, и в беззвучной ночи раздался шорох. Она посмотрела на круг. Свеча ясно освещала его контур, и она видела, как на кирпичной пыли стали образовываться маленькие следы. Точно дети, утаптывающие границы песочных замков, явились сюда, и их маленькие ножки плясали по обгоревшим доскам, касаясь запретных линий.

Им было больно, но при виде того, что происходит, Элеонора не решилась отступать. Заклинание приносило им боль.

Элеонора отстранилась от границ круга. Стала посередине и продолжила читать. Прошла минута. Она повторила заклинание, не замечая, как на потолке к ее тени приблизилась другая. Элеонора не поднимала голову от писания. Перед границами круга тень остановилось.

Захлопнулась дверь, и резкий поток воздуха качнул пламя свечи. Элеонора знала, что начатое уже не вернешь назад. Они продолжат искушать ее. Попробуют испугать, еще сильнее уверить в себя, но они не способны тронуть ее, пока она находится в круге. Так говорила покойная матушка. Так говорил ей священник. Так говорили книги. Но жизнь реальнее, чем кажется. Темно. Элеонора вспоминала обгоревшие лица своих подруг, и ей казалось, что кто-то должен коснуться ее. Коснуться мертвой рукой и повести за собой, туда, где она должна быть последние сорок лет. А что потом? Что будет с проклятым кабинетом. Его боятся. Его обходят третьей стороной. Пожарную лестницу с торца здания закрыли лишь потому, что этот кабинет был напротив.

Элеонора продолжила читать. За ее спиной по воздуху проплыла старая парта. Застыв посреди комнаты, парта стала на пол и заскрипела ржавыми уголками. К парте двинулся тяжелый, почерневший от копоти стул. Стул добрался до парты и бесшумно стал рядом.

«Нет, они не боятся меня, — думала Элеонора, чувствуя, как за спиной что-то двигается. — Они заберут меня с собой».

Окно открылось. Сквозь пелену дождя начал просачиваться сигаретный дым. Он выходил из класса наружу и растворялся, сливаясь с крупными каплями дождя.

— Ты здесь, — проговорила Элеонора.

Цифры и буквы метались перед ее глазами. Она едва различала их. Ее голос становился слабее.

Она закрыла глаза и опустилась в ранний знакомый мир. Элеонора вспомнила, как ее учительница курила возле окна. Она редко курила на глазах детей. Но иногда, приходя за долго до начала уроков, Элеонора видела ее с сигаретой и пепельницей. Маленькая девочка знала, что это не правильно. Но учительница была намного старше ее. Кто смел ей препятствовать?

— Когда ты достигнешь моего возраста, ты поймешь, что значат сигареты в твоей жизни, — однажды сказала она. — Мне много лет и я не вижу, зачем жить дольше. Я просто хочу остаться здесь навсегда.

У нее был большой плоский шрам, который начинался у основания шеи и уходил под правую грудь. И иногда Элеоноре чудилось, как сигаретный дым просачивался сквозь несросшиеся швы. Конечно, детские фантазии никак не содействовали реальности, но она верила, что когда-то, когда вместо шрама на теле была огромная дыра, дым выходил из нее, как из печной трубы.

«Их было пятеро, — подумала она. — Но учительница оставалась вместе с девчонками. Почему же ее тело так и не нашли? Неужели оно сгорело дотла, не оставив ни единого уголька? Не верю».

Но она была здесь. Стояла лицом к окну, а дым от тающей сигареты поднимался вверх и тонул в воздухе.

— Теперь ты такая же, как я, — прошептала учительница чуть слышно и обернулась. — Такая же старая и никому не нужная. Теперь к тебе обращаются на Вы, и никто не считает за человека. Ты, умалишенная маразматичка, еще не потерявшая дар речи, но полностью утратившая способность быть наравне с людьми.