За все время жизни по соседству они даже ни разу не поздоровались, скорее всего, она его даже не замечала. Разница в восемь лет была огромной, они жили в разных измерениях, он был еще мальчишкой, только вступающим в сложный и запутанный мир взрослых, а она уже забыла, что такое детство. И никогда раньше Саша не осмелился бы с ней заговорить, и сейчас бы не смог, если бы не поведение незнакомого мужчины. В какой-то момент их разговора, он вдруг грубо схватил ее за руку, что-то резко сказал, затем оттолкнул, развернулся и быстро прошел по аллее, едва не столкнувшись с Сашей плечами.

Алла осталась стоять, сумерки скрывали выражение ее лица.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — сам того от себя не ожидая, спросил Саша, шагнув к застывшей женщине. Алла непонимающе взглянула на возникшего перед ней долговязого вихрастого паренька, вначале не узнала его, затем узнала, и неожиданно улыбнулась.

— Ты же в нашем доме живешь, да? В соседнем подъезде? — с улыбкой спросила она. — Ну, проведи меня домой, защитник.

На аллее больше никого не было, мужчина исчез, остальные посетители парка давно разошлись по домам. Совсем стемнело, кое-где загорелись фонари. Они пошли рядом, причем оказалось, что Саша выше ее ростом. В кустах звенели сверчки.

— Он вас не обидел? — спросил Саша, чтобы нарушить молчание. В темноте было плохо видно, но ему показалось, что Алла снова улыбнулась.

— Ну, взрослые иногда сорятся. Не обращай внимания, — сказала она. — К тому же он женатый…. Презирает себя, вот и бесится. А ты хоть школу закончил?

— В этом году, — почему-то краснея, ответил Саша. — Документы в Астрахань отправил. На речное судоходство.

Вдвоем они свернули на узкую тропинку, касаясь друг друга плечами. Саше мучительно хотелось сказать что-нибудь умное, взрослое, интересное, но от волнения все слова куда-то разбежались, и в голове осталась одна пустота. По молодости он еще не понимал, что Аллу нисколько не тяготит его молчание, наоборот, она забавляется его растерянностью.

— Кстати, а что ты в парке делал, защитник? — спросила она, когда они вышли на освещенный тротуар.

— На лодки хотел посмотреть. На озеро, которое выкопали…. — сказал Саша, чувствуя себя полным идиотом.

Возле самого дома Алла повернулась к нему, и вдруг взяла его руку в свою. Ладонь Саши мгновенно вспотела. Женщина смотрела ему прямо в глаза.

— А ты совсем еще мальчишка…. Ну что ты трясешься…? Видела я, какими глазами на меня смотришь…. Приходи ко мне завтра вечером. Я живу на втором этаже, комнаты отдельные, но соседка по коридору от двери не отходит. Завтра она в ночную смену. Мой звонок слева, звонить два раза, я сама тебе открою…. Только никому обо мне не рассказывай, обещаешь?

И от ее слов, от ее близости, а самое главное, от откровенного взгляда ее зеленых глаз, Саша совсем потерялся. Она уже исчезла в подъезде, а он все топтался на месте, совершенно не зная, что ему делать дальше. Затем пошел домой.

Лицо пылало, ему хотелось умыться холодной водой.

Когда-то в их доме располагалась пограничная казарма. Таких трехэтажных кирпичных домов по улице было несколько, дальше простирались палисадники и крыши частного сектора… Перед революцией капитальные, из красного кирпича дома перепланировали, поставили в гулких помещениях кирпичные перегородки, и получились коммунальные квартиры, с общими коридорами, кухнями и общими ванными комнатами. Две из таких маленьких, заставленных комодами и буфетами комнат, и занимала семья Бортниковых — отец, мама, сам Саша и его маленькая семилетняя сестра Ира.

— Садись ужинать. Остыло все, — с порога крикнула ему мать, гремя кастрюлями на общей кухне.

Стараясь унять разыгравшееся воображение, Саша сунулся было в ванную, но филенчатая дверь оказалась закрытой на крючок с той стороны. Там грелся котел, и журчала вода. Пришлось сразу идти в их комнату, за стол.

На ужин в этот вечер была отварная картошка с топленым маслом. Кроме тарелки с картошкой на круглом столе стояла банка с молоком, варенье в стеклянной вазочке и тонко нарезанный ржаной хлеб. С другой стороны стола, с газетой в руках, сидел уже отужинавший отец. Сразу за его стулом, подчеркивая тесноту комнаты, находилась застеленная цветным покрывалом кровать с наставленными подушками.

— Мы тут вчетвером на восемнадцати метрах, а некоторые одни в двух комнатах живут… — совершенно несвойственно для себя, непонятно к чему сказал Саша с набитым картофелем ртом.

— Ну, некоторые и дворцы имеют, — усмехнулся отец, не отрываясь от газеты.

Саша любил отца. Его невозможно было не любить. Он обезоруживал своим спокойствием и иронией даже соседей по коммуналке, а они были разными; даже маму, когда она находилась в высшей точке своего кипения. Отец был стеной, за которой всегда прятались провинившийся Саша и маленькая Ирка. Сутулый, с крупными залысинами и усталыми глазами, отец работал инженером на заводе Кирова. Он был уважаем на своей работе, был любим своей семьей; мамой, Сашей и Иришкой, и любил их сам. Все у него было правильно, как у честных, хороших людей, но прожить жизнь так, как он, Саше все же не хотелось. Ему казалось, что отцу не хватает просторов, далеких горизонтов, какой-то своей, особенной цели, которая просто необходима человеку, для того чтобы прожить не обыденно, не зря.

Свою звезду Саша видел более яркой. Он еще не знал, что в юности каждый представляет свое будущее исключительным, и никто не виноват, что судьба потом почти всех обманывает.

Через полчаса к ним зашел лучший Сашин друг Костя Бродович. До сегодняшнего дня у них с Костей все было общим; общие интересы, симпатии и враги, только в школах они учились разных, Саша заканчивал обычную, а Бродович четверную, «аристократическую», где учились дети военачальников, заслуженных артистов и партийных руководителей. Как он туда попал, для всех оставалось загадкой, его мать всего-навсего заведовала магазином военторга. Чтобы не мешать родителям друзья вышли в общий коридор.