Викки все устраивало, и они спустились на первый этаж. Официант провел их к накрытому для ланча низкому столику с узорчатыми желтыми подушками на полу.

– Тебе понравился рынок? – спросила Клеманс.

– Ужасно понравился! Ахмед мне очень помог, – ответила Викки и, взглянув на бабушку, спросила: – А он кто? Я имею в виду Ахмеда.

– Он из берберской деревни. С пятилетнего возраста рос на моих глазах, – спокойно ответила Клеманс. – В детстве он был очень любознательным. Я заботилась о нем, когда умер его отец и семья переживала трудные времена. А теперь он заботится обо мне.

– Вроде телохранителя?

– Ему наверняка понравилась бы такая мысль, – рассмеялась Клеманс.

Ответ был слишком расплывчатым, и Викки, не рассчитывавшая вытянуть из Клеманс что-то еще, решила сменить тему разговора:

– Вы говорили, что постараетесь помочь мне познакомиться с Ивом Сен-Лораном.

– Да, – медленно кивнула Клеманс и, когда официант принес им необычный чайник с водой, объяснила: – Это для ритуала тасс.

– Тасс?

– Мытье рук перед едой. Здесь такая традиция.

Когда им подали еду, за столиком воцарилась тишина: слышалось лишь звяканье ложек о металлические тарелки. Пока Клеманс раскладывала салат, Викки исподтишка изучала ее, пытаясь уловить в бабушкином поведении то, что постоянно ускользало и было недоступно для понимания. В гостях у Этты Клеманс в какой-то момент оттаяла, хотя, возможно, Викки выдавала желаемое за действительное. Возможно, она вовсе не нравилась бабушке, и гордые нотки в ее голосе были всего-навсего игрой воображения.

– Ты можешь рассказать о своей матери? Элиза, если не ошибаюсь? – спросила Клеманс, не дав Викки снова заговорить об Иве Сен-Лоране.

– Конечно. – Викки была немного удивлена; хотя, если она ответит на вопросы Клеманс, та, вероятно, ответит и на вопросы внучки. – Мама в свое время жила вместе с двумя сестрами, в их семье всего трое детей, в департаменте Дордонь во Франции. Но мамины сестры, Элен и Флоранс, уже давно уехали из страны. Мама по-прежнему живет во Франции, хотя и не в нашем старом доме, а в шато моего отчима Анри.

Викки изо всех сил старалась, чтобы при упоминании отчима ее голос звучал все так же жизнерадостно. Она решительно не могла понять, что мать нашла в своем чопорном муже Анри. И считала этот брак предательством. Не то чтобы Анри был нехорошим человеком, нет, конечно, однако он не шел ни в какое сравнение с Виктором, родным отцом Викки. И хотя она не знала своего отца, для нее он был героем Сопротивления, и за последние несколько лет незримая связь с покойным отцом и желание узнать о нем как можно больше лишь усилились. Викки безумно хотелось поговорить с матерью, но сирые и убогие заботили Элизу куда больше, нежели родная дочь.

– Звучит впечатляюще, – заметила Клеманс.

– Полагаю, что да. Во время войны мама была во французском Сопротивлении, но, когда бы я ни спросила об этом, категорически отказывается отвечать. Хотя я понимаю, об этом действительно тяжело говорить. – Викки вспомнила, как прошлой зимой буквально одолевала мать просьбами рассказать чуть больше о Викторе. – В прошлое Рождество я буквально умоляла рассказать мне об отце. И когда она отказалась, наговорила ей… ужасных вещей.

– Мы все иногда говорим то, что не думаем. – (Викки с несчастным видом кивнула.) – А она не возражала против твоего приезда ко мне? – поинтересовалась Клеманс.

Викки не сразу нашлась с ответом. Ей не хотелось признаваться, что Элиза даже не подозревает о существовании Клеманс. Викки подумала о своей матери, такой равнодушной к модным тенденциям и такой несгибаемой, вспомнила их последнюю кошмарную ссору и ее холодные глаза – глаза, которые становились прекрасными, когда она улыбалась. Впрочем, в последнее время она крайне редко улыбалась дочери и постоянно жаловалась, что та слишком много времени проводит со своим дедушкой Жаком. А когда Викки, закончив художественный колледж в Лондоне, сообщила, что, вместо того чтобы провести лето в шато Анри, собирается поехать в Марокко, Элиза взорвалась. Она обвинила дочь в эгоизме, а также в наплевательском отношении к материнским усилиям, затраченным на организацию обедов со старыми школьными друзьями и соседями из Сент-Сесиль и окрестностей. Викки понятия не имела об этой затее матери, да и вообще ни о чем ее не просила, и тем не менее та ужасно обиделась.

– На самом деле мы с ней не слишком близки, – пробормотала Викки.

Удивленно посмотрев на внучку, Клеманс неожиданно мягким тоном сказала:

– Она будет за тебя волноваться. Ведь так?

Викки покачала головой, с трудом сдерживая слезы. Она вдруг вспомнила, как играла с дедушкой Жаком в карты. Дедушка всегда выигрывал, но в качестве утешительного приза обычно угощал внучку восхитительным домашним лимонадом, который они пили за выкрашенным синей краской столом в саду его дома в Сент-Сесиль.