Народу «божественное проведение» очень понравилось, а все видящие чуть глубже пораженных моей заботой о войсках господ и дам оценили дипломатичность разруливания ситуации, не ставящих под сомнения как мощь Императорской армии, так и квалификацию отдельных его чинов.

Последнее, впрочем, не помешало мне после приема вызвать военного губернатора в выделенный мне кабинет и провести с ним беседу о вредности замалчивания любого масштаба проблем. Вроде бы проникся и обещал так больше не делать.

Пока слуги меня одевали, Остап зачитал план на день — все полезное, все нужное, и я очень рад, что «закладывания» получилось упаковать в один день — единичные объекты, это, конечно, хорошо, но я «закладывать» буду по-большому!

Завтрак был камерным — в компании генерал-губернатора, его супруги и милой маленькой дочери, очень потешно соблюдавшей столовый этикет. Губернатор у нас человек эрудированный, русской словесностью владеет, плоды ее печатаются в журнале «Военный сборник» и газетах «Русский инвалид» и «Новое время». Такого человека грех не подтянуть к делу борьбы с неграмотностью:

— Мой человек похлопотал о заказе в Америке типографического оборудования. Американцы обещали доставить его сюда к началу июля. Могу ли я попросить вас, Николай Иванович, похлопотать о строительстве типографии на мои средства? Я считаю, что этим дивным краям нужна собственная газета — назовем «Приамурские ведомости».

Оборудования выписано на четверть миллиона, и Владивостоку хватит малой части — остальное поедет дальше, в более развитые места. К типографии положены и другие производства — например, бумагоделательные мануфактуры, оборудование для которых тоже заказано. Жаба душит, зараза — типографий строить придется много и больших, но первое время им придется пользоваться нынешним русским языком. То есть — после реформы все придется переделывать, что приведет к дополнительным затратам. А что делать? Терять несколько ценнейших лет?

— Замечательнейшие новости, Георгий Александрович! — обрадовался губернатор. — Собственная газета нужна нам как воздух — в Область каждый день прибывают грамотные люди, которым нечем удовлетворить тягу к печатному слову. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ценнейшему оборудованию не пришлось прозябать на складах в ожидании площадей.

Слова с делом не разошлись — губернатор тут же отправил ординарца к моему Кирилу, скопировать нужные бумаги, с которыми ординарец пойдет к архитекторам и запустит тендер по получению подряда на строительство — у нас же тут не СССР, а нормальный капитализм. Можно, конечно, поручить типографию инженерным войскам, но у них в этих краях дел столько, что лучше довериться частным подрядчикам.

Разобравшись с этим, я перешел к следующему важному пункту:

— Азия, Николай Иванович, это отдельная цивилизация, и я просто поражен, насколько пренебрежительно отдельные господа к ней относятся. Это — наши соседи, и, сколь бы слабыми они ни были, мы должны уделять азиатам должное внимание. Я вижу в их культуре, истории, способах организации жизни моменты, перенять которые мы сможем к пользе для Империи. Кроме того, я уверен, дожидающегося конвоя Шевича вы заметили.

Губернатор ухмыльнулся в усы — заметил.

— Целый посол, действующий Тайный советник с огромным дипломатическим опытом чуть не испортил наши с Николаем, царствие ему небесное, планы по получению сильного и активного азиатского союзника! Япония на эту роль проходит больше всего, но Дмитрий Егорович, руководствуясь либо личными амбициями, либо напрямую изменив Родине и отрабатывая подачки каких-нибудь европейцев, упорно закрывал для нас окна возможностей, оставляя единственное — скорую русско-японскую войну. Которая для нас будет затратной, кровавой и не принесет никакой выгоды!

— Каков негодяй, — припечатал Николай Иванович Шевича.

Внезапно в дверь столовой постучали, и появившийся губернаторский слуга доложил:

— Полицмейстер по неотложному делу принять просят-с.

Мы дружно согласились «принять». Ломая в руках фуражку, усатый худой начальник местной полиции, отводя глаза и обильно потея, поведал:

— Дмитрий Егорович без кандалов содержались.

Дворянин же, и до суда, который привилегии снимет, ему положен ряд послаблений.

— К карете конвоя когда вели, бежать вздумал — лес рядом, надеялся поди скрыться. Но от нас бы не скрылся, Ваше Императорское Высочество! — гаркнул, заверив в профпригодности.

Я махнул рукой — продолжай.

— Споткнулись его Высокопревосходительство-с, — продолжил полицейский. — О пень головой приложились. Насмерть.

— Ступай, братец, — отпустил я полицмейстера. — За чуждую глупость и подлость у нас не наказывают.

Вру и не краснею. Но Шевич… А пофигу на Шевича! Столько всего случилось, что я сомневаюсь, что о нем вообще кто-то кроме «Охранки» и меня помнит.

— Человек с чистой совестью от полиции в леса не сбегает, — озвучил генерал-губернатор свои впечатления.