— Локк предлагает встретится и решить спор миром. — Между тем говорил посланник, а Богумир тут же переводил. — Вы умные люди, зачем проливать кровь, когда можно договориться?

— Вы пришли на нашу землю с разором, а теперь мира запросили? — Плюнул словами князь.

— От чего же мира? — Хмыкнул посланник. — Но я не в праве говорить с вами, я всего лишь донес слова своего владыки, и отнесу ему ответ. — Он сверкнул глазами. — Встретится Локк предлагает на берегу реки, в аккурат посередине, на нейтральной земле, не оружными. С нашей стороны трое и с вашей трое. Там все и обсудите... Я жду ответа. — Он опустил голову и безучастно замер в ожидании.

— Ну что скажете братья. — Рар окинул взглядом присутствующих.

— Не нравится мне это. — Угрюмо отвел взгляд Перв, и добавил едва слышно. — Очень не нравится. Не верю.

— А я думаю, что надо поговорить. — Не согласился с ним Гостомысл. — Послушаем, а соглашаться или нет с их предложением... Это наше право. За разговор мзды не взыщут.

— То же думаю, что встретиться надо. — Согласился князь. — Глянем на татей поближе, послушаем, мож чего надумаем. — Он махнул рукой Богумиру. — Переводи малец, согласны мы, через час встретимся с Локком на льду речки, как и условлено, но что бы без обмана, как и договаривались, безоружными и по трое, не то встрече не бывать.

Посланник выслушал перевод, склонил соглашаясь голову и развернувшись вскочил в седло стоящего рядом гнедого коня, уехал.

— Не нравится мне все это. Не верю я им. Рыбоеды те еще лгуны да обманщики, а князь их та еще скользкая сволочь. — Пробубнил недовольный Перв себе под нос, но решение было принято.

Встрече быть.

Дни тянулись за днями в томительном, пиявкой сосущей из души неизвестностью силы. Нет ничего тяжелее, чем ждать, а ждать любимых еще тяжелее.

Лель, после разговора с Ороном исчез, растаял так же неожиданно, как и появился, лишь подмигнув на прощание добрыми, светящимися заботой глазами, словно прошептав: «Я буду рядом, не беспокойся красавица». Славуня чувствовала присутствие бога любви. Пусть он и был невидим, но все же незримо, и неустанно следил за всем, что происходит вокруг. Она это знала точно, чувствовала душой.

Утро сменял тягучий день, затем долгий вечер, а следом приходила бессонная ночь, и так изо дня в день, от восхода до восхода, нескончаемым потоком высасывающей силы тревоги. Ничего не менялось в жизни девушки, пока не произошел тот самый случай, который изменил жизнь, и отношение к ней окружающих людей.

В доме подходили к концу продукты питания, и Слава собралась на рынок, пополнить запасы, а за одно и прогуляться на свежем воздухе, подышать вступающей в свои права весной, и слегка развеять тоску.

В город, по последнему снегу, приехали торговые гости с востока, и бабы на улицах, собираясь кружком у колодцев, возбужденно размахивая руками, шумно расхваливали привезенные ими удивительные, тонкие как воздух красочные ткани, коих не под силу соткать местным умелицам. Почему бы и ей не присмотреться да не прикупить отрез на новый сарафан или плат? Удивить да порадовать Богумира и тятьку красочной обновкой, когда те вернутся с тяжелого похода.

Рынок гудел, ульем возбужденного торга наполняя гомоном городскую площадь. Поход за покупками, в те далекие времена, это как поход в театр или на крайний случай в кинотеатр в наше время. Одевали на себя лучшее, расчесывали волосы на голове и бороде, подкручивали усы, нарумянивали щеки, подводили угольками брови, начищали до блеска сапоги, выпаривали и разглаживали каждую складку на сарафане, надевали вычурные кокошники, пытаясь выглядеть лучше, чем есть на самом деле, дабы показать окружающим достаток семьи, которого может быть и не было вовсе. Но такова уж сущность человека, и сколько бы веков не прошло, она остается неизменной: «В первую очередь казаться». Не зря говорит поговорка: «Встречают по одежке», а уж как затем проводят, то только богам известно.

Славуня неторопливо шла по рынку, рассматривая товар.

В одном ряду славили рыбу, похваляясь ее свежестью, и тыча плавниками и хвостом в лицо, выпучив на покупателя честные глаза ни в какую не сбавляли слегка завышенную цену.

В другом нахваливали нежность и жирность мяса, убеждая, что лучшего куска убоины не найти во всем белом свете, и потому просто необходимо его купить именно здесь, и только ради такого покупателя, который почти брат, готовы уступить в цене, только купи.

Крестьянин, с испачканным в муке вывернутым изнанкой вверх тулупом, и мясистым носом, кряхтел, забрасывая в повозку тяжелый мешок, уверенно вещал: «Не сумлявайся, друже, лучшего, мелкого да чистого помола в округе не сыщешь. Только на моей мельнице стальные жернова, остальные каменными пользуются, а там крупинки да пыль на зубах скрепит, пакость да непотребство одно. Точно говорю: „Не прогадал ты, когда мне за хороший продукт переплатил“, — кушай хлебушек, да шанежки с моей мучицы и радуйся. Аппетиту тебе приятного».

А вот и восточные купцы. Кожа у них темная, солнышком до коричневой корочки опаленная, словно на дворе не конец зимы, а середка лета, бороды куцые, смешные, и глаза черные, что те угли, хитрые, с прищуром, что редкость в тутошних краях. Одежка тоже дюже мудреная, длинная, что бабий сарафан, плотная, узорами замысловатыми, завитушками чудными вышитая, красные кончики сафьяновых сапог, вверх задранные, из-под полы выглядывают, а на головах вместо шапки, гнездо птичье, из цветастой ткани накрученно. Одно слово: «Чужестранцы». Чудные. Говорят быстро, слова коверкая, и все время улыбаются товар расхваливая, но ни в какую цену кусачую не сбавляя.