– Безусловно, образцы тканей и органов будут сохранены. Нам необходим материал для изучения. Пусть мы и нихрена не понимаем. – Грустно закончил анатом и вернулся к вскрытию.

– Хорошо. В таком случае, прошу всех вернуться к текущим задачам. Жду протокол вскрытия к завтрашнему утру.

– Он будет у вас на столе, – не отрываясь от работы, ответил Лейхнем.

Три фигуры в одинаковых серых комбинезонах быстро покинули помещение, оставляя расстроенного коллегу один на один с трупом. Патологоанатом без спешки, но довольно сноровисто приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей. Для экономии времени он положил папку для записей на инструментальный столик рядом с собой. Обычная, в общем-то, папка. Только листы в ней с недавних пор имели непривычный нежно-кремовый цвет.

А всё потому, что изготавливались из специальной бумаги, способной спокойно пережить процедуру дезинфекции. Пусть многим в больнице и казались такие меры предосторожности излишними, профессор Пилле настоял на своём. Да, пришлось делать запрос на спец-грифели и сами листы устойчивого к химии и печатям цветного великолепия. Наблюдающий за угасанием десятков пациентов временный глава клиники не мог себе позволить лишний риск. И пусть претерпевающие неудобства врачи ворчали, а кто-то даже крутил пальцем у виска, глядя на обработку документов, результаты были: инфекция не распространялась не только за пределы лечебницы, но и внутри неё. Корневая лихорадка оказалась надёжно запертой в восточном крыле.

Поискав некоторое время карандаш с тем самым устойчивым стержнем, доктор Лейхнем, к своему глубокому сожалению, обнаружил его на полу. В прорезиненном и довольно толстом комбинезоне было не так легко сгибаться. А сесть на корточки вообще представлялось чем-то сродни подвигу. Тяжело вздохнув (который уже раз за сегодня), анатом приступил к выполнению задачи. Результатом мучений потеющего и ежеминутно посылающего всё в бездну врача стали: добытый в беспощадной битве с неудобством костюма карандаш и судорога в ноге. Пережив эту напасть, специалист по покойникам переписал данные пациента из карточки, отметил дату вскрытия и зафиксировал результаты визуального анализа. Итогом шарканья карандаша по бумаге стала запись:

Труп мужчины средних лет правильного телосложения, хорошего питания. Трупное окоченение во всех группах мышц выражено удовлетворительно. Вдоль вен и прочих поверхностных сосудов наблюдаются множественные келоидные рубцы. Кожа лица, туловища и конечностей имеет неестественный бордовый оттенок. Наблюдается ксероз на 80% кожного покрова, а также очаги облысения по всей поверхности головы…

На моменте с описанием состояния волосяного покрова внимание врача привлёк странный звук со стороны камер для хранения тел. Лейхнем повернул голову в сторону контейнеров с телами и прислушался, но ничего подозрительного не заметил. Списав всё на шум собственной крови в ушах, он продолжил заниматься телом. Росло количество строчек на листке протокола и вот доктор, у которого ещё ни один пациент не жаловался, взял в руки скальпель.

Но только он успевал сделать первый надрез, как странный звук со стороны морга повторился. Отложив скальпель, мужчина некоторое время задумчиво повертел головой и потом всё-таки решил проверить, что происходит. Такое случается нечасто, но кто-то, из не успевших побывать на его столе людей, может оказаться немного живым. Хотя такие случаи и редки.

Прикинув, что сам был бы не рад отсутствию внимания, окажись он в подобной ситуации, патанатом уверенно двинулся в сторону «холодильника». Тщательно проверив несколько ящиков с телами, что поступили совсем недавно, он не обнаружил никакой активности. Для собственного спокойствия медик проверил мёртвых с помощью карманного зеркальца. Оно должно было слегка запотеть, если у кого-нибудь вдруг всё ещё сохранялось дыхание. Щупать сердцебиение в специальных перчатках было, пожалуй, дохлым номером.

Звук повторился в третий раз и поднявший к потолку голову Лейхнем нашёл его источник. Он заметил, что одна из вентиляционных решёток периодически выгибается потоком воздуха, создавая низкий звук при деформации металла. Впрочем, это было не опасно, поскольку все фильтры располагались выше по шахте воздуховода. Единственная «опасность», которую представляла эта тонкая сетка, это её способность раздражать работников морга. Посетовав на несовершенство мира, анатом вернулся к столу в прозекторской.

– Итак, где там у меня был надрез? – пробормотал он себе под нос и замер с занесённым скальпелем. Затем сильно зажмурил глаза и снова открыл их, но никаких следов от хирургического ножа на теле так и не обнаружил.

– Вроде бы я уже делал… – неуверенно сказал сам себе Лейхнем и растерянно покрутил головой, – ладно, начнём.

Лезвие скальпеля заскользило по тёмно-красной коже мертвеца, рассекая её. В линии надреза чётко прослеживались гной и свернувшаяся кровь. Щиток стекла на защитной маске немного запотел, и это мешало обзору. Видимо, сказался перепад температур – в прозекторской явно было теплее, чем в «холодильнике».

К счастью, проектировавшие спец-комбез люди предусмотрели подобное и встроили в маску специальную палочку, названную дворник (вот потеха-то), которой можно смахивать лишние капли. Медик потянулся к специальному рычажку на маске, чтобы протереть стекло, а когда всё же вернул себе способность ясно видеть, тут же пожалел об этом. На теле, которое ему предстояло вскрыть, снова не было ни одного следа анатомических изысканий. Разрез затянулся, будто его и не существовало вовсе.

Лейхнем начал пятиться от прозекторского стола и почувствовал, как ноги становятся ватными. Его начала бить дрожь, он не понимал, что происходит. Мужчине казалось, что он тронулся умом, пока производил вскрытие. Видимо из-за недостатка кислорода начались шутки восприятия. Сколько он уже тут? Вроде бы с самого утра.