— Нет, я напишу, что мне нужна тысяча марок для дачи взятки, чтобы попасть в канцелярию берлинского штандарта простым писарем. Ну и дальше деньги понадобятся, чтобы продвигаться.

— Не дадут тебе тысячу марок! Ты что, офонарел?!

— Не дадут и не дадут. Попросишь сто, сто и дадут, а то и вовсе только пятьдесят. А если попросить тысячу, есть надежда, что дадут пятьсот. А пятьсот марок — это хорошие деньги. Первоначальный капитал.

— Капитал для чего?

— Для марксизма, блин. Для чего ещё?

— Шутить изволите?

— Изволю. Я же сказал, что капитал есть необходимая для начала нового дела сумма. Сначала нужно деньги найти, потом их удачно вложить и после стричь дивиденды. Одна идея у меня уже есть, но нужны деньги и другая страна для её реализации.

— Сбежать хочешь?

— Нет, заработать. Я же сказал, что нужны деньги, причём большие деньги. А где лучше заработать большие деньги? Конечно же, в другой стране, и я даже знаю в какой, но к этому предстоит нелёгкий путь, с промежуточными этапами. Не буду же я грабить народ в Германии, мне в ней ещё жить и карьеру делать, а грабить надо чужих.

— Не понимаю я. Кого грабить? Ты же сказал, что зарабатывать будешь?

— И не надо понимать, потом объясню. Короче, пишем записку, что нам нужно тысячу марок для продвижения по шпионской службе и что у нас сейчас всё хорошо, но раньше было плохо из-за всяких неудач. Буквально жизнь висела на волоске.

— Не надо патетики. Послание должно быть коротким, как выстрел, и ёмким, как шифрованная радиопередача.

— Ясно. Тогда так: «Лежал в больнице. Получил повышение. Нужна тысяча марок для работы в штабе. Юстас».

— При чём тут Юстас?

— Это шутка. А как меня зовут у резидента? Под каким прозвищем или именем я у него зарегистрирован?

— Не знаю, скорее всего, просто по имени.

— Август?

— Нет, не Август. Густав. Так было удобнее и мне, и им.

— Ага, ну тем лучше. «Лежал в больнице. Получил повышение. Нужна тысяча марок для организации карьеры. Густав».

— Лаконично.

— Да. Как ты и просил.

— Ладно, тогда давай зашифровывать.

Для этой цели у них имелся томик Гёте. Процесс много времени не занял, и вот уже накарябанная печатными буквами записка легла на стол. Теперь требовалось посетить кладбище, чтобы без помех спрятать её. Вот только время выбрать нужно правильное, чтобы не привлекать к себе внимания.

Лучше всего ночью, хуже всего днём. Но шастать ночью по кладбищам не хотелось, поневоле можно было привлечь внимание случайным образом, а вот утром почему бы и не заскочить, почтить, так сказать, память чужих умерших предков. И народу почти нет, и время раннее, да и светло уже. Придётся, правда, ехать туда перед службой и вставать пораньше. Ну да ничего такого страшного, гм.

Встав рано утром, Шириновский быстро оделся и вышел из дома ни свет ни заря, торопясь добраться вовремя до кладбища. Время близилось к семи, когда он подъехал к одному из мест последнего прибежища мёртвых. Огороженное высокой железной оградой старое кладбище выглядывало из-за редких деревьев замшелыми могильными плитами и каменными крестами с годами жизни тех, кто уже давно оказался на том свете.

Здесь тихо шелестела листва на редких деревьях нагоняя умиротворение и мысли о скоротечности жизни. Птицы, прячась в кронах что-то напевали и не обращали внимания ни на живых, ни на тем более мёртвых.

Спокойно войдя в открытую ночным сторожем калитку, Шириновский прошёл по главной аллее, свернул на третьем перекрёстке и, дойдя до одного из склепов, остановился. На кладбище никого не оказалось, лишь по-прежнему пели птицы, прячась в кронах деревьев, да шумел листьями ветер.

Подойдя к одному из столбов, что являлся опорой изгороди, он взялся за каменное навершие и, слегка сдвинув его в сторону, увидел небольшую внутреннюю выемку. Она оказалась пуста. Глубина и ширина тайника как раз позволяла оставить в нём контейнер с запиской или небольшую шкатулку, в которую могли уместиться не только клочки бумаги, но и денежные купюры.

Сунув металлический цилиндр с запиской внутрь, Шириновский задвинул обратно навершие до щелчка и оглянулся вокруг. За ту минуту, пока он возился с укладкой, ничего не изменилось. Так же щебетали в вышине птицы, перекликаясь друг с другом, и так же шелестел листвой проказник ветер. Вздохнув, Шириновский быстро пошёл на выход. Больше ему тут делать нечего.

Теперь оставалось только ждать. Возможно, ответ будет в течение месяца, а скорее всего, даже намного позже. В любом случае, ему оставалось только ожидать и надеяться, что деньги обязательно будут. С этими мыслями он и покинул кладбище, сразу направившись на остановку трамвая, и вскоре уже ехал на свою службу, что сулила ему всё что угодно. Жизнь продолжалась, его новая жизнь продолжалась, и он сделает всё, чтобы она длилась как можно дольше.

Начальник ОГПУ СССР Вячеслав Рудольфович Менжинский сидел в своём кабинете и внимательно читал сводку, представленную Иностранным отделом ОГПУ. В ней оказалось много чего интересного, и он несколько раз внимательнейшим образом её просмотрел. Прочитав её полностью, он отложил сводку в сторону и, взяв из портсигара очередную папиросу, подошёл к окну.

Тихо чиркнула зажигалка, и маленький трепетный огонёк подпалил кончик папиросы. Менжинский раскурил её и втянул в себя едкий табачный дым.