Бледная, но бодрая, она сидит в постели, играет с пультом дистанционного управления телевизором, переключая каналы. Однако, увидев меня, останавливается.

— О боже. Все плохо?

— Ага. Субдуральная гематома. Вероятность того, что ты умрешь, как минимум, пятьдесят процентов.

Помолчав, Слоан говорит:

— Боже, не приукрашивай.

— А ты бы хотела, чтобы я все приукрасил?

— Нет. Но и тебе не обязательно выглядеть таким счастливым по этому поводу.

Я сажусь на стул рядом с кроватью, провожу рукой по волосам и вздыхаю.

— Я не в восторге от этого.

— Так выглядит твоя печальная физиономия?

— Ты говоришь о моем лице, «пленница-моя-заноза-в-моей-гребаной-заднице».

— Ах, да, теперь я знаю, как оно выглядит. С такой рожей ты мог бы сниматься в рекламе крема от геморроя.

Мы пристально смотрим друг на друга. При этом пытаюсь не восхищаться тем, как Слоан восприняла новость, но мне следовало бы предугадать. Она - не из тех, кто ломается и плачет, даже когда, возможно, умирает.

— Хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонил?

И она без запинки отвечает:

— Опре Уинфри. Я всегда хотела с ней познакомиться. Я чувствую, что мы бы поладили, она приглашала бы меня на все крутые вечеринки в своем особняке в Монтесито, и именно там я познакомилась бы со своим будущим мужем, наследным принцем Монако. Или Марокко. Не припомню, кто из них такой милашка.

Пытаюсь не засмеяться.

— Займусь этим прямо сейчас. Кому-нибудь еще?

Она вздыхает, откидывается на подушки и качает головой.

— Нет. Моя мама умерла много лет назад, и я разговариваю с папой только по праздникам. Я не очень нравлюсь его новой жене. Ты, наверное, уже знал это, учитывая, что ты всеведущий и все такое, но если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, дай знать Натали. Я не хочу волновать ее, говоря, что я здесь, но она взбесится, если в ближайшее время больше обо мне не услышит. Она, наверное, прямо сейчас сходит с ума. Натали очень эмоциональна, ты же знаешь. Она у нас чувствительная.

Слоан замолкает, прикусывая губу и хмурясь.

— Ей повезло, что у нее есть такая подруга, как ты. Ты очень преданная.

Слоан выглядит так, будто я только что сообщил ей, что продал ее в цирк.

— Прости, во всем, должно быть, виноват мой больной мозг, но мне показалось, я только что слышала от тебя нечто приятное в свой адрес.

Теперь уже я не могу сдержать улыбку.

— Всему виной определенно твой больной мозг.

— Так и думала.

Я встаю и снимаю пиджак. Перебрасываю его через спинку стула, затем снова сажусь и беру журнал «Сплетни о знаменитостях» с маленького прикроватного столика. Устраиваюсь в кресле поудобнее и начинаю читать.

— Гм. Что ты делаешь?

Я не поднимаю глаз от журнала, когда отвечаю.

— А на что это похоже?

— Сижу. Читаю. Остаюсь тут.

Я сухо говорю:

— Твоя наблюдательность просто поражает.

Воцаряется тишина, но я знаю, что эта пауза будет короткой. И я прав.

— Деклан?

— Да, девочка?

— Разве у тебя нет важных гангстерских дел, которыми ты должен заниматься? Убивать своих врагов и все такое прочее? Шнырять по темным переулкам?

— Да, девочка. Я переворачиваю страницу.

— Итак...

— Если кто-то и убьет тебя, то это буду я. Я не доверяю этому идиоту доктору-школяру.

— Ты о нейрохирурге?

— Ага. Похоже, ему выдали лицензию в коробке из-под крекера.

Слоан начинает смеяться. Звук ее смеха мягкий и удивительно приятный. Еще более удивительно то, насколько мне нравится слышать ее смех.

— Ты уверен, что тебе всего сорок два? Коробки из-под крекера явно из эпохи моего батюшки.

Я опускаю журнал и смотрю на нее.

— Ты вспомнила, сколько мне лет, по тому, что я тебе сказал.

— Я помню все, что ты говорил.

Когда приподнимаю брови, ее бледные щеки заливает румянец.

— О, заткнись.

— Только после тебя.

Слоан раздраженно вздыхает и переворачивается на бок, повернувшись ко мне спиной. Я возвращаюсь к журналу.

После пятиминутной паузы, во время которой я почти слышу ее внутреннюю борьбу, Слоан переворачивается на другой бок и произносит:

— Это очень странно. Тебе ведь это известно, да?

Я отвечаю, не отрываясь от журнала, потому что знаю, что это ее раздражает.

— В какой части?

— Во всех. Все это! Я, ты, похищение, автомобильные погони, гематомы, неминуемая смерть, алло?

— Наверное, тебе лучше не слишком волноваться, девочка. Мы же не хотим, чтобы у тебя еще раз лопнули сосуды головного мозга.

— Ты что… ты смеешься надо мной?

Я мягко говорю:

— А что, твое тефлоновое самолюбие пострадало бы, если бы я и правда над тобой посмеялся?

Проходит еще пять минут молчаливой внутренней борьбы, прежде чем Слоан больше не может этого выносить. Она садится в постели.